А.Н.Арбузов. Годы странствий

А.Арбузов. Годы странствий
Драма в двух частях, восьми картинах
OCR & spellcheck: В. Соколов, июнь 2005

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

В е д е р н и к о в А л е к с а н д р Н и к о л а е в и ч - в начале действия ему 23 года, с виду он ничем не примечателен.
Л а в р у х и н М и х а и л И в а н о в и ч - в начале действия ему 30 лет, но выглядит он старше.
П а в л и к Т у ч к о в - 22 года, это худенький, юркий мечтательный человечек, который смотрит на мир с восторгом и удивлением.
А р х и п о в Н и к и т а А л е к с е е в и ч - в 1943 году ему 35 лет.
Л ю с я В е д е р н и к о в а - 18 лет, жена А. Ведерникова, она миловидная, худенькая, у нее звонкий, чистый голосок.
Г а л и н а - 26 лет; это полная, очень красивая блондинка, в повадке ее есть нечто мужское.
Она то задумчива, то подчеркнуто весела. Много курит.
О л ь г а - 19 лет, она удивительно хороша.
Н и н а - её сестра, на три года моложе.
Т е т я Т а с я - бывшая опереточная актриса. Красивая, плохо видит и слышит.
О л е г Д о р о н и н - 24 года, он красив, хорошо сложен, по виду и по костюму похож на спортсмена.
К у з я - его жена, она непоседа и весельчак, на ее лукавой физиономии поблескивают черные роговые очки,
но и это не делает ее серьезнее.
П р о х о ж и й.
Б о ч к и н - водитель машины.
Д е в у ш к а и з ц е х а.
С о л д а т е н к о в - старший сержант.
А р т и л л е р и с т.
З о й к а Т о л о к о н ц е в а - санитарка.
Солдаты у переправы:
П е р в ы й.
В т о р о й.
Т р е т и й.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРТИНА ПЕРВАЯ. ЮНОСТЬ.
Август 1937 года.

Дача на Клязьме. Сад. На ступеньках террасы стоят Лаврухин и Ольга. Возле них лежат чемоданы. У Лаврухина
высокий морщинистый лоб, вьющиеся волосы. Из-под густых бровей смотрят спокойные умные глаза.
В саду тихо. Жаркий августовский день идет к концу. Лаврухин протягивает Ольге руку, она
берет ее, и несколько мгновений они молча смотрят вокруг.

Л а в р у х и н. Здесь хорошо, правда?
О л ь г а. Очень. (Помолчав.) Смотри, солнце заходит.
Л а в р у х и н (негромко.) Вот ты и приехала.
О л ь г а (засмеялась). Вот я и приехала! (Перепрыгивает через чемоданы, вбегает на террасу.) Что это? В дверях записка. (Читает.) «Граждане, располагайтесь, как умеете, а я поехал в Москву за народом. Оля, я о вас много слышал. Михей говорит, что вы... Впрочем молчу. За болтливость бьют по шее. Милые граждане, целую вас. Небезызвестный Павлик Тучков. Дано на Клязьме, пятого августа, в лето одна тысяча девятьсот тридцать седьмое». (Смеется.) Вот чудак.
Л а в р у х и н. Он тебе понравится, увидишь. (Достает из-под ступенек ключ и открывает двери.) На прошлой неделе его родители в Крым уехали, вот он и пригласил нас к себе. До экзаменов у тебя десять дней, ты тут отлично подготовишься.
О л ь г а (достает из чемодана полотенце). Миша, я, пожалуй, выкупаюсь с дороги, ведь речка отсюда недалеко?
Л а в р у х и н (останавливает ее). Погоди! (Не сразу.) Вероятно, со следующим поездом из Москвы приедут мои товарищи. Словом, не обижайся, если они будут шутить на наш с тобой счет. Я им объяснил, что воспитывался в вашей семье и что у нас чисто дружеские отношения, но они как-то несерьезно отнеслись к этой версии.
О л ь г а. Ну, а сам ты к этой версии относишься серьезно?
Л а в р у х и н. Видишь ли...
О л ь г а (улыбаясь). Знаешь, Мишенька, у меня такое недоброе предчувствие, что мы с тобой в конце концов все-таки поженимся.
Л а в р у х и н. Ты думаешь?
О л ь г а (проводит рукой по его волосам). Ты лучше всех. Я не видела человека лучше тебя.
Л а в р у х и н (улыбнувшись). Это приятно слышать.

В калитку входит Прохожий, полный, круглолицый молодой человек с двумя портфелями, которые туго набиты
различными съестными припасами.

П р о х о ж и й. Ну, вот, наконец пришел! (С торжеством опускается на скамейку.) В электричке страшная теснота. Под выходной, вполне понятно. Еле до вас добрался. Ну, а где Вася? Давайте сюда Васю!
Л а в р у х и н. Какой Вася?
П р о х о ж и й. Хозяин, Васенька. Ведь это Гусевых дача?
Л а в р у х и н. Это дача Тучковых.
П р о х о ж и й. Как же так. И Гусев здесь не обитает?
Л а в р у х и н. Увы.
П р о х о ж и й. Так. Значит, осечка. Ну что ж, буду продолжать поиски. (Идет к калитке, оборачивается). Прошу извинения, вы не знаете в окрестностях какого-нибудь киоска с газированной водой?
Л а в р у х и н. В конце этой улицы буфет-закусочная, там бывает пиво.
П р о х о ж и й. Пиво?! Значит, и Гусев недалеко. Уж он этой возможности не упустит. Пойду выпью кружечку и с новой энергией за поиски! (Уходит.)
О л ь г а. Смешной человек.
Л а в р у х и н. Так вот, Оленька, я не хочу тебя связывать словами, обещаниями. Ничем, понимаешь? (Улыбается.) А если ребята будут посмеиваться, дай им отпор со всей решительностью.
О л ь г а. Ладно. (Бежит к калитке, оборачивается.) А чудесно будет после всех пересадок, вокзалов и прочего - бултых в воду!
Л а в р у х и н. Не думаю, чтобы после Волги наша Клязьма произвела на тебя особенно сильное впечатление.
О л ь г а. Авось! (Махнув Лаврухину рукой, убегает.)

Лаврухин задумавшись, смотрит вслед, потом берет чемоданы и входит в дом.
В саду появляются Доронин, Кузя, Павлик и Галина.

П а в л и к. Внимание! Они уже здесь!
К у з я. Братцы, помираю от любопытства!
Д о р о н и н. Кузя, утихомирься!
К у з я (Доронину). Уважаемый супруг, давай сумку. (Вываливает из сумки на стол яблоки.) Налетайте, братцы! Будем есть яблоки. И молчать. И смотреть по сторонам. Тут очень хорошо.

На террасе показывается Лаврухин.

Л а в р у х и н (поднимая сжатый кулак). Салют! А где Шурка с Люсей?
П а в л и к. Вероятно, со следующим поездом приедут. Шура сегодня с утра в анатомичке, он просто не успел.
Г а л и н а. Ну конечно! Любимое занятие - резать трупы.
Д о р о н и н. Однако я не вижу долгожданной девушки из Саратова. Куда ты ее спрятал, старик?
Л а в р у х и н (улыбаясь, смущенно). Она купаться пошла.
К у з я. Олег, мы должны немедленно последовать ее примеру. Возьми полотенце, оно в сумке. Идем, Павлик.
П а в л и к. Нет, я уж тут по хозяйству. (Уходит.)
Д о р о н и н. Счастливый Павлик! А я должен всюду следовать за этой Кузей. Такова моя жалкая участь.
К у з я. Идем-идем, старый болтун.

Они убегают.

Г а л и н а (подходит к Лаврухину). Ну, как живешь, Гиппократушка?
Л а в р у х и н. По-разному. (Помолчав.) Хорошо, что ты приехала.
Г а л и н а. Ого, ты, кажется, действительно взволнован?
Л а в р у х и н (кивает головой). Есть немного.
Г а л и н а (шутливо). Очень она красивая?
Л а в р у х и н. Не в этом дело. (Помолчав.) Ко мне все приходит позже, чем к другим. Мои сверстники учились в школе, а я работал в аптеке; отец вернулся с германской без ног, и надо было хоть чем-нибудь помогать семье. Еще тогда, мальчишкой, я мечтал о профессии врача. И вот после смерти родителей я за два года сдал экстерном девять классов. Но райком комсомола не отпустил меня на учебу. Шесть лет я провел на комсомольской работе. Не подумай, что я считаю эти годы потерянными. Я видел жизнь и знаю почем фунт лиха. И все-таки, мне уже тридцать. Молодость прошла, а я все еще студент. Конечно, человек может добиться всего, чего захочет, но вот любовь. Пожалуй, это то, на что не распространяется сила воли, а?
Г а л и н а. Но разве любовь нельзя заслужить?
Л а в р у х и н. Этого я и боюсь, друг. Нет, уж если говорить правду, я мечтаю о любви, которая ни за что ни про что сваливается на голову. Тебя полюбили, а ты рот разинул и диву даешься - за что?
Г а л и н а. Ох, что-то мудрствуешь, Мишук!
Л а в р у х и н. Я старше Ольги на одиннадцать лет и знал ее еще девчонкой, мы были соседи по двору. Ее мать, учительница, занималась со мной. Когда она умерла, Ольге шел четырнадцатый год, а младшей, Нинке и одиннадцати не было. С ними осталась их тетка, Настасья Владимировна, опереточная актриса. (Улыбнулся.) Красивая, в нее весь город был влюблен. Мы жили вместе, и они считали меня за своего. Ну, а потом Настасья Владимировна заболела. Ей пришлось оставить сцену: она почти перестала видеть и слышать. Им стало трудно жить, ее пенсии не хватало на троих, а девочкам нельзя было бросать школу.
Г а л и н а. Так вот почему даже здесь, в Москве, ты работал по ночам, выполняя аптечные заказы.
Л а в р у х и н. Я был в доме за своего.

У калитки появляется Прохожий, шляпа его съехала на затылок, и вообще он чувствует себя значительно веселее.

П р о х о ж и й. Виноват. Я опять по поводу Гусева. Я вот посмотрел по бумажке - улица совпадает, номер тоже. Может, вы меня разыгрываете и Гусев все-таки тут?
Л а в р у х и н. Гусева тут нет.
П р о х о ж и й. А жаль, жаль, что нет, - чудесный человек, мой большой друг. (Смотрит на свои съестные припасы.) Была идея отдохнуть и повеселиться.
Л а в р у х и н. Вот что: тут есть еще Малая Красная. (Показывает.) Вторая направо, как раз мимо буфета.
П р о х о ж и й. Мимо буфета? Годится. Простите, что нарушил тишину. (Смотрит на Галину.) Однако вы здорово изменились. До свиданьичка. (Уходит.)
Л а в р у х и н (улыбаясь, смотрит ему вслед). Боюсь, что до Гусева он уже не дойдет. (Вдали слышен шум электропоезда.) Электричка. Вероятно, Шура едет.
Г а л и н а (помолчав). Шура едет, Шура едет. (Неожиданно.) Почему ты дружишь с ним?
Л а в р у х и н. Он очень на меня не похож, мне с ним интересно. И потом, он никогда не старается казаться лучше, чем есть на самом деле. А почему это тебя занимает?
Г а л и н а. По старой привычке. Как-никак, я чуть не стала его женой. (Пауза.) Да, пожалуй, мне не следовало сегодня являться, я знала, что он будет здесь, и все-таки приехала. Это не говорит в мою пользу, не так ли?
Л а в р у х и н. Почему? Мне кажется, у вас отличные отношения. Вот только ты зря бросила свой машиностроительный институт.
Г а л и н а (усмехнулась). Я хорошая машинистка и стенограф, следовательно, общественно полезная единица. А остальное... К бесу остальное!
П а в л и к (выходит из дому). Люся идет.(Бежит к калитке.)
Г а л и н а (смотрит в сторону улицы). Бедненькая.

В сад входит Люся. Одета она аккуратно, но во все простенькое. Увидев Галину, она останавливается.
Ей неприятно ее присутствие, в ее голосе прорываются сварливые, раздраженные нотки.

Л ю с я. Галина Сергеевна, и вы здесь? Здравствуйте, Михаил Иванович. Вы уж нас простите, Павлик, что мы на поезд опоздали. Шура в кинохронику зашел, там новый выпуск событий в Испании показывают. А он про Испанию ничего не пропускает, смотрит по несколько раз.
П а в л и к. Сейчас-то он где?
Л ю с я. Зашел в буфет, тут, рядышком, пива выпить.
Г а л и н а. Узнаю Шурку. (Берет Павлика под руку и идет с ним в глубь сада)
Л ю с я. Не понимаю, Михаил Иванович, зачем она его Шуркой называет? Какой он ей Шурка! Что было, то прошло. Вот и ступай своей дорогой.
Л а в р у х и н. Галина Сергеевна наш друг, Люся, и мы все очень любим ее.
Л ю с я. Ох, простите, я, кажется, опять не так сказала. Вы уж не обращайте внимания, если я чего сболтну. Со мной бывает. (Смеется.)
Л а в р у х и н. Темнеет. Идемте на реку Ольгу встречать! (Кричит.) Галина, Павлик, пошли на реку!
Л ю с я. Вы только меня под руку не держите, а то еще Шура подумает что-нибудь. (Уходит.)

По аллее вслед за ними идут Галина и Павлик.

П а в л и к. У меня, Галина Сергеевна, мама страшная фантазерка. Решила, что я обязательно должен стать выдающимся деятелем медицины, этаким советским Мечниковым, что ли. А талантов у меня к тому решительно никаких. Но и маму, знаете, огорчать не хочется. (Уходят.)

Почти совсем стемнело. На соседней даче играет патефон.
У калитки показывается Ольга, она вытирает полотенцем мокрые еще волосы.

О л ь г а (поднимаясь на террасу). Миша! (Громко.) Михаил!

Молчание. Ольга, недоумевая, оглядывается по сторонам. В калитку входит Ведерников.
Он идет к террасе, на ступеньках останавливается, увидев Ольгу. Оба смотрят друг на друга.

Вы к Мише?
В е д е р н и к о в. Да.
О л ь г а. Он, вероятно, сейчас придет.
В е д е р н и к о в. Ну что ж, пусть приходит. (Пауза.) Где и когда я вас видел?
О л ь г а. Вы никогда меня не видели, я сегодня первый день в Москве.
В е д е р н и к о в. Явились в Москву учиться? Хотите быть врачом?
О л ь г а. Откуда вы знаете это?
В е д е р н и к о в. У вас глаза врача, они светятся в темноте. Мы наблюдаем этот феномен только у кошек и докторов.
О л ь г а. Почему же ваши глаза не светятся?
В е д е р н и к о в. Я не доктор. Я летчик.
О л ь г а (с недоверием). Летчик?
В е д е р н и к о в. Хорошая профессия - летать куда придется. Сегодня - Японское море, а завтра - небеса Испании.
О л ь г а. Вы были в Испании?
В е д е р н и к о в (задумчиво). Кажется.
О л ь г а (сбитая с толку). Я вас не понимаю.
В е д е р н и к о в. А я и сам не часто себя понимаю, девушка.

Ольга молча смотрит на него. Издали доносятся приближающиеся голоса. Слышно, как Павлик говорит:
«А я утверждаю, что портреты Серова - высшая ступень русского национального искусства.»
В сад входят Лаврухин, Галина, Люся и Павлик.

Л а в р у х и н (Ольге). Вот где ты? А мы искать тебя отправились. (Ведерникову.) Хорош, однако. Приехал на дачу и сразу же в буфет.
В е д е р н и к о в. Я сегодня с утра в анатомичке, а, как, известно, ничто так не возбуждает аппетита, как препарирование трупов, об этом даже у Диккенса где-то есть.
Л ю с я. Как не совестно такие ужасы говорить.
Л а в р у х и н (Ольге). Познакомься, это мои друзья. (Несколько смутившись.) А это Оля. Ольга Петровна Вышеславцева, мой земляк и друг. Будет учиться в нашем институте.
П а в л и к (кланяясь). Павлик Тучков, студент пятого курса. Я очень рад, что вы благополучно доехали. Чувствуйте тут себя как дома, готовьтесь к экзаменам. Мы все очень рады за Мишу. (Смутился.) Но если вы хотите поехать в Третьяковку или на концерт, я вам буду попутчиком.
В е д е р н и к о в (Ольге). Александр Ведерников, студент медик. Нет, не летчик и в Испании не был. А это моя жена, ее зовут Люся, ей восемнадцать лет, и она работает на телеграфе. Замечательная личность.
Л ю с я. Здравствуйте.
В е д е р н и к о в (Ольге). Не смотрите на меня так укоризненно, девушка, Я не врун. Я, так сказать, мистификатор. Впрочем, во всем, что я говорю, всегда есть доля истины.
Г а л и н а. Доля истины! Это недурно звучит. (Протягивает руку Ольге.) Меня зовут Галина Сергеевна - вот, собственно, все, что можно обо мне сказать.
Л а в р у х и н. А куда девался Доронин с Кузей?
П а в л и к. Целуются где-нибудь. (В сторону Лаврухину.) Ах, счастливые молодожены. Ах, ах.
Л а в р у х и н (грозит ему кулаком). Во всяком случае, давайте готовиться к ужину. Зажжем свет. Павлик, тащи сюда стулья.

Ведерников подходит к Галине, Люся с террасы наблюдает за ними. Остальные тащат в сад посуду, хлопочут у стола.

В е д е р н и к о в. Здравствуй, Галка. (Жмет ей руку.) Ну, как живешь?
Г а л и н а. Спасибо. Хорошо.
В е д е р н и к о в (помолчав). Все куришь? Все дымишь?
Г а л и н а. Вот именно, Шуренька. (Идет к столу.) А самовар у вас есть? На даче самое интересное - это самовар.
Л ю с я (подходит к Ведерникову). Что она тебе сказала?
В е д е р н и к о в (берет ее руки и нежно их целует). Люсенька, милый мой маленький человечек, не будь злюкой, ладно? Жить на свете очень хорошо, но очень трудно. Всякое бывает. Вот именно: всякое! Хочешь, убежим к реке и будем там сидеть вдвоем, пока скучно не станет?
Л ю с я (ей понравилась эта идея). А как же Михаил Иванович? Он определенно обидится.
В е д е р н и к о в. Ничего, мы ему купим петушка на палочке.
Л ю с я. Давай, лучше уедем в Москву и зайдем к твоей маме. Я вчера была у нее, она так без тебя скучает.
В е д е р н и к о в. Нет.
Л ю с я. Почему, Шура?
В е д е р н и к о в. Она обязательно даст мне денег взаймы. А я возьму и буду себя ругать целую неделю. Вот погоди - стану знаменитым, заберу маму к себе, и мы славно тогда заживем все вместе.
Л ю с я (с восторгом смотрит на него). Какой ты красивый, Шура. Господи, почему ты такой красивый?
В е д е р н и к о в. Много каши ем.

В сад входят Доронин и Кузя.

Л а в р у х и н. Пришли, пропавшие люди?

На террасе показывается Ольга, она переоделась по-домашнему.

Знакомься, Ольга, это наши бывшие студенты, кончили этой весной и оставлены в аспирантуре, Олег Доронин и Кузя.
Д о р о н и н (жмет руку Ольге). Отстал от событий, Мишенька. На будущей неделе мы с Кузей уезжаем в Нарьян-Мар. Хочу видеть плоды своих трудов, черт возьми! У меня душа практика, а не исследователя!
К у з я (с азартом). Да, нам интересно иметь дело с людьми, а не с колбами, пробирками и прочим!
В е д е р н и к о в. Все вздор! По мне в тысячу раз важнее узнать причины и следствия болезни, постичь то, чего никто не знал до меня. В конце концов, настоящая медицина еще не начиналась!
К у з я. Уж не с тебя ли она начнется, Ведерников?
В е д е р н и к о в. Почему бы и нет? Перед собой надо ставить крупные задачи. А скромность неудачникам, она их здорово украшает. Нет, если говорить серьезно, я мечтаю вот о чем: стать микробиологом и поступить в Экспериментальный институт. Должен же хоть кто-нибудь из нашего выпуска туда попасть! (Весело.) Так вот - пусть это буду я!
П а в л и к. Ну, Экспериментальный институт это, конечно, не для меня, а вот из Москвы уезжать бы не хотелось; все-таки здесь МХАТ, Третьяковка, консерватория.
Л а в р у х и н. Ну что ты за травоядное существо, Павлушка! Нет, главное в жизни должно быть одно, а все остальное следует этому подчинять, друг.
В е д е р н и к о в. Одно? Но ведь и жизнь одна. Неужели тебя не мучают искушения, Михаил? А вот я ночью просыпаюсь, и мне вдруг страшно от мысли, что я уже никогда не буду геологом, журналистом, актером, летчиком. А ведь я обо всем этом мечтал когда-то! И вот я придумываю себе разные судьбы, сочиняю небылицы. Сегодня, например, соврал одной особе, что я летчик. Но ведь я мог быть этим летчиком? Мог! И все-таки никогда им не буду. Никогда, понимаешь, Миша? (Пауза.)
К у з я. Ох, братцы, милые вы мои, до чего хорошим человеком быть хочется!

Все засмеялись.

В е д е р н и к о в. На кого ты меня оставляешь? О Кузя, Кузя.
Д о р о н и н. А ну-ка, господин Буслаев, сколько раз ты признавался Kузе в любви? Ответствуй.
В е д е р н и к о в. Всего два раза.
Д о р о н и н. Почему так мало?
В е д е р н и к о в. Она не в моем вкусе.
К у з я. Ах, так? Ну, трепещи за свою подлую жизнь, несчастный!
В е д е р н и к о в. Кузя, ты забываешь, что я чемпион «Медика» по боксу в среднем весе.
К у з я. Смерть ему!

Вооружившись гитарой, Кузя бегает за Ведерниковым, тот прячется от нее за деревьями; суматоха.

Л а в р у х и н (подходит к Ольге). Что ты, Ольга?
О л ь г а. Мне очень хорошо сегодня. Я почему-то счастлива. Очень. (Крепко жмет ему руку.) Милый Миша.
Г а л и н а (почти про себя). Вот тебе и раз. Вот тебе и два.
Л ю с я (Ведерникову). Ты в самом деле ей признавался?
В е д е р н и к о в. Кузе? Да. Только она не поверила. Она умная.
П а в л и к. Внимание, прошу к столу! Правда, с закусками у нас не богато, но, как говорит Кузя, налетайте, братцы!

В саду появляется Прохожий. Сказать про него, что он весел - значило бы ничего не сказать.
Шляпа его окончательно съехала за затылок.

П р о х о ж и й (с решительностью). Ну, вот что, довольно скрывать Гусева! Говорите, куда вы его дели? (Увидев Ведерникова.) Шура, голубчик. Что же ты меня оставил одного?
В е д е р н и к о в. Ничего, мы снова вместе, Аркаша.
Л ю с я. Это твой друг?
В е д е р н и к о в. Да. Мы только что с ним познакомились. В буфете.
П р о х о ж и й. Я был на Малой Красной. Меня прогнали оттуда. Сказали, что я хулиган. (Оскорбленный, опускается на скамейку.) Крышка, Гусева больше не найти.
В е д е р н и к о в. Я не понимаю, зачем тебе Гусев! А ну, что у тебя в портфеле? Ого! Забудь Гусева, Аркаша, и ставь бутылки на стол.
П р о х о ж и й (извлекая из портфеля бутылки и закуску). Шура, друг! (Обращаясь к остальным.) Аркадий Липский, инженер общественного питания.
В е д е р н и к о в (гладит его по голове). Смотри какой умница. Так сказать, тамада, с высшим образованием. Идем к столу, будешь править бал, солнышко.

Все с шумом рассаживаются.

Л ю с я (вскрикивает). Ой, Олег Павлович, Ольга Петровна, да зачем же вы за один стакан держитесь? Быть вам мужем и женой. В Сибири такое поверье есть, ей-богу.
Д о р о н и н. А вдруг это когда-нибудь и сбудется, а, Ольга Петровна?
К у з я. Протестую. Решительно!
Л а в р у х и н. Я тоже!

Все смеются.

П р о х о ж и й. Лично я каждому холостому завидую.
Д о р о н и н. Почему?
П р о х о ж и й. Потому что он завтра же может жениться. Тогда как мы, женатые люди, к сожалению, лишены такой прелестной возможности.
В е д е р н и к о в (налив стаканчик вина, подходит к Ольге). Милая девушка Ольга Петровна, вот вы сели рядом с Мишей. Не будем это считать случайностью, идет? Разрешите же вас поздравить с этим удачным соседством. Михей замечательный парень; все мы рядом с ним ни черта не стоим.
Л а в р у х и н (весело). Перестань конфузить, Александр.
В е д е р н и к о в. Я пью за ваше счастье, Оленька!
О л ь г а (негромко). Спасибо! (Чокается с Ведерниковым.)
П р о х о ж и й (неожиданно). Правильно, за Ниночку!
В е д е р н и к о в. Аркаша, я тебя поставлю в угол.
Д о р о н и н. Друзья, братцы мои, через несколько дней мы с Кузей уезжаем. Что нас ждет в незнакомом краю, и увидимся ли мы с вами когда-нибудь, кто знает. Но мне кажется почему-то, что сегодняшний вечер никто из нас не забудет. Бывают такие дни - и помнишь о них всю жизнь. Но ведь ничего не случилось нынче, правда? А может быть, мы все прощаемся с юностью сегодня?

Все замолчали, стало очень тихо.

Слышите, где-то далеко поют, идет поезд на Москву, а над нами полное звезд августовское небо, и вот, уже луна взошла над лесом. И нам чуточку страшно, словно мы стоим на самом пороге будущего. А что там, впереди? Кто знает!

КАРТИНА ВТОРАЯ. ЗАВИСТЬ.
Май 1939 года.

Небольшая квартира в поселке Сокол, скорее, впрочем, похожая на дачу, чем на городскую квартиру. Десятый час вечера.
В кресле сидит Ольга, она читает книгу, делая на полях пометки. На подоконнике, попыхивая трубкой, расположился Лаврухин.

Л а в р у х и н. Жарко. Ночью гроза будет. (Помолчав.) У тебя какой экзамен завтра?
О л ь г а. Зоология. (Отрывается от книги.) Удивительно. Еще две недели - и я на третьем курсе. Не верится!

Из коридора слышен голос тети Таси: «Миша, Миша!» Затем входит и она сама, маленького роста, белокурая, совсем не седая.
Она плохо слышит и почти ослепла, однако двигается быстро и уверенно, видимо, отлично ориентируясь в знакомой обстановке.

Т е т я Т а с я. Миша, ну что же ты тут сидишь? Опять со двора на кухню явилась эта ужасная собака. Я убеждала ее уйти, но она меня решительно не слушает. Пожалуйста, выпроводи ее на двор, и пусть она больше никогда не приходит.
Л а в р у х и н (улыбаясь). Ладно, я ей скажу. (Уходит.)
Т е т я Т а с я. К нам на кухню постоянно являются разные животные. Вчера, например, пришел совершенно незнакомый петух. По-моему, с этим явлением необходимо как-то бороться, починить калитку, во всяком случае.
Л а в р у х и н (возвращается). Пес удалился, Настасья Владимировна.
Т е т я Т а с я. Прекрасно. Только не садись на подоконник с ногами, Миша, это неприлично. (Помолчав.) Десятый час, а Нины еще нет. Странно. Да, больше всего меня поражает в Нине ее удивительная серьезность. Восемнадцать лет - и ни одного увлечения. Когда я служила в Саратове, у нас за кулисами висел плакат: «Поменьше темперамента в жизни, побольше его на сцене». Это так верно! К сожалению, я не всегда придерживалась этого правила.
О л ь г а (помолчав). Я слышала, у Ивана Степановича в Экспериментальном институте освободилось место старшего ассистента?
Л а в р у х и н (глядя в окно). Да.
О л ь г а. Знаешь, я почему-то уверена, что он выберет Шуру Ведерникова. (Смутилась.) Он ведь мечтал об этом.
Л а в р у х и н (улыбнулся). У нас в аспирантуре многие об этом мечтали.

Из сада на веранду поднимается Галина.

Г а л и н а. А я к вам. Не поздно? Вдруг такая тоска напала! И, как нарочно, вечер нынче душный, майский. Вся Москва черемухой пахнет. Я совсем одурела.
Л а в р у х и н. Будет гроза.
Г а л и н а. Настасья Владимировна, милая, здравствуйте! (Целует ее.) А хорошо у вас тут, в поселке Сокол. Тишина, живете как на даче, и метро рядом! Вот вы и москвичи теперь. Оседлые москвичи. Только со свадьбой вы затянули дело, граждане.
О л ь г а (неуверенно). Это все Миша, никак не соберется.
Т е т я Т а с я (заметив, что все молчат). В Саратове у нас была чудесная квартира. Бельэтаж, зеркальные окна! Впрочем, привыкнуть можно ко всему. Даже к Москве.
Л а в р у х и н. Позавчера письмо от Олега Доронина пришло из Нарьян-Мара.
Г а л и н а. Ну, как там?
Л а в р у х и н. Ты же знаешь - Кузя умерла от воспаления легких.

Пауза.

Г а л и н а. Да, бедная Кузя, очкарик. (Помолчав.) Трудно ему будет одному.
Л а в р у х и н. Зовет меня к себе.
Г а л и н а. Поедешь?
Л а в р у х и н. Не решено. Следовало бы, конечно, поехать. Нет, тут не в одном Олеге дело. (Сжимая кулаки.) Самостоятельность! Это мне сейчас знаешь как потребно? За все отвечать самому. Заманчиво, черт. Но сегодня меня вызвал Иван Степанович и предложил.
Г а л и н а (перебивая). Кстати! На днях Ведерников рассказывал, что ваш знаменитый Иван Степанович переводит его к себе в Экспериментальный институт.
Л а в р у х и н. Не знаю. (Подумав.) За последнее время Шура со всеми перессорился в клинике. И вообще - неладно с ним. Изобрел какой-то новый мозольный пластырь и получил уйму денег, а потом истратил их самым дурацким образом. Словом, совсем закружился малый. (Помолчав.) Вот и сегодня всех нас подвел. Не явился на занятия, а записи были у него, и наш кружок не состоялся.
О л ь г а. Мне как-то Иван Степанович про него сказал: «Если бы вы знали, как я не люблю своего любимого ученика!»
Л а в р у х и н (помолчав). Я пойду к себе, займусь немного. Когда будет чай, позовите! (Уходит в соседнюю комнату.)
Г а л и н а (смотрит на раскрытые тетрадки Ольги). А вы все с экзаменами мучаетесь?
О л ь г а (улыбнулась). Приходится. Я ведь всегда хотела быть врачом. Помню, еще в детстве всех своих кукол лечила.
Г а л и н а. У вас, верно, в семье врачи были?
О л ь г а. Нет, у нас семья военная. Отец был штабс-капитан царской армии, его в двадцатом году расстрелял Колчак за переход на сторону красных. Мы ведь сибиряки, моего прадеда в Тобольскую губернию сослали, он был декабрист, служил в Черниговском полку.

Пауза.

Г а л и н а (неожиданно). Ведерников часто у вас бывает?
О л ь г а. Нет, у них нелады с Мишей.
Г а л и н а. Еще бы! На курсе Шура Ведерников считался самым способным, и вдруг первую кандидатскую степень из окончивших получает не он, а Миша. (Усмехнулась.) Есть от чего прийти в отчаяние.
О л ь г а (уклончиво). Он, кажется, очень нуждается сейчас?
Г а л и н а. Конечно, им живется труднее. Родилась девочка, и Люсе пришлось бросить работу на телеграфе. Впрочем, Шурку это совершенно не заботит. Он тратит не задумываясь все, что у него есть в кармане.
О л ь г а. Но он у всех занимает деньги. Даже у вас.
Г а л и н а (удивленно). Откуда вы знаете это?
О л ь г а. Он сам рассказывал.(Пауза.)
Т е т я Т а с я. Дождичка не миновать. А Нина ушла без калош! Это может очень повлиять на ее голосовые связки. (Озабоченная, уходит.)
О л ь г а. Галина, скажите, что произошло между вами? Почему вы...
Г а л и н а (резко). Почему я не стала его женой? Так вот, выражаясь не фигурально, милая девушка, ему было на меня наплевать! Понятно? О, иногда он бывал очень внимателен и заботлив, но из вежливости. Он жил какой-то странной, единоличной жизнью, в душевном смысле. Ничего не давал и брать не хотел тоже. Последнее было особенно обидным, и я ушла. (Усмехнулась.) Как видите, он не очень огорчился. Впрочем, совесть у него все-таки есть, и если бы он понял всю меру своего эгоизма, то еще застрелился бы, пожалуй. Вот почему он никогда не позволит себе этого понять. (Помолчавю) Здесь, в Москве, живет его мать, но он почти не бывает у нее. Придумал, видите ли, что прежде ему следует прославиться! Явится этакий герой с портретом, напечатанным во всех газетах, и поразит старуху мать! (В сильном волнении.) Он все отнял у меня, все, даже мою любовь к нему. А знаете, что во всем этом самое страшное? (Тихо.) Я жалею, что оставила его. До сих пор жалею.
О л ь г а (настоичиво). Почему?
Г а л и н а. За что, по-вашему, можно полюбить? По-моему, за талант. Это самое красивое, что есть в человеке. Я любила его талант, пожалуй больше, чем его самого. Придумывала Шуре волшебное будущее и в этом будущем первое место оставляла себе. Ну, а нынче, как видите, осталась ни с чем. Бросила учиться. Все полетело кувырком. Все. (Молчание.) Но, собственно, что вам до этого?
О л ь г а. По-моему, вы очень одиноки. Мне бы хотелось быть вам другом.
Г а л и н а. Женская дружба? Не знаю. Это звучит как-то провинциально. Дружба дело мужчин, только у них мы ее можем встретить в чистом виде. (Пауза.) Впрочем, для вас моя история может быть поучительной.
О л ь г а (живо). Для меня?
Г а л и н а. Вы очень любите Михея?
О л ь г а (не сразу). Он самый чистый и честный человек из всех, что я встречала. Правда, слово «любовь» очень неточное слово. Раньше, девчонкой, мне казалось, что любить значит пожертвовать всем, что имеешь. Я ошибалась. Любить - значит научить, помочь, спасти.
Г а л и н а. Спасти? По-вашему, выходит, можно полюбить только того, кто нуждается в спасении?
О л ь г а (растерялась). Нет. Не знаю. (Пауза.) Да. Может быть.
Г а л и н а. Ну, если так, положение Миши безнадежно, он сам всякого спасет. (Помолчав.) Бедный Миша. Но он все еще надеется, что вы полюбите его. Вот почему второй год откладывает свадьбу. (Пауза.) Фу-ты, наболтала я вам с три короба всякой дичи! Вы не очень верьте тому, что я говорила о Шуре. Мне ведь трудно быть объективной. Вероятно, он лучше, чем я думаю о нем. Вероятно.

На веранде появляются Павлик и Люся.

П а в л и к. Оленька, можно к вам? Галина Сергеевна, примите привет.
О л ь г а. Конечно, входите, Павлик. Здравствуйте, Люся.
Л ю с я. Добрый вечер. А что, Александр Николаевич не у вас? Прямо не знаю, что думать, он ведь и ночевать не приходил после вчерашего.
О л ь г а. После вчерашнего?
Л ю с я. Ну как же! Ведь сейчас первенство Москвы по боксу разыгрывается, и у Шуры вчера был бой с самим Штейном! Ах, если бы вы видели, как Шура в первом раунде работал! Он шел вперед, непрерывно атакуя, и чисто выиграл раунд. Скажешь, не правда, Павлик? А во втором Штейн подловил его под левую руку, и тут началось. Он три раза сбивал Шурика в нокдаун, но Шурик все-таки подымался, и все кричали: «Ведерников, давай!» А кричать было не надо, на Шурика это так действует. Он перестал закрываться и в конце раунда Штейн его нокаутировал прямым слева. Его унесли с ринга. Мы с Павликом ждали его, но он вышел другим ходом, он ведь такой стеснительный, когда проиграет.
О л ь г а. Где же он ночевал?
Л ю с я. Не знаю. (Улыбнулась.) Ну, ничего, скоро все переменится. Вы слышали, его в Экспериментальный институт переводят.
П а в л и к (радостно). Вот увидите, Оленька, лет через десять все нас будут спрашивать: «Как? Неужели вы сокурсник знаменитого Ведерникова?» Увидите!
Л ю с я. Ну, знаменитого! Вы скажете, Павлик! А по мне даже лучше, если он не знаменитый.
Г а л и н а. Почему же это?
Л ю с я (очень искренне). Все-таки! И любить меня больше будет, и к другой не уйдет. (Улыбнулась.) Я иногда даже иду по улице и думаю: вот если бы он под трамвай попал, я бы так о нем заботилась.
О л ь г а. Ну что за чудовищные вещи вы говорите, Люся.
Л ю с я. А что. Я правду сказала. Я верно так думаю.
Г а л и н а. Да. (Помолчав). Вероятно, самое страшное, это летающая рыба, а? Щука, у которой крылья. Представляете?
Л ю с я. При чем тут рыба, я не понимаю.

На веранде появляются тетя Тася и Нина, худенькая восемнадцатилетняя девушка.

Т е т я Т а с я. А если бы пошел дождь? Ты должна беречь голос. Он - все для актрисы.
Н и н а. Тетя, я это знаю. (Входит в комнату.) Здравствуйте. Чаю у вас нет?
Т е т я Т а с я. Чайник греется, но с керосинкой произошла катастрофа. Один из фитилей совершенно в безнадежном состоянии. Он провалился куда-то вниз. (Уходит.)
П а в л и к. Здравствуйте, будущая Комиссаржевская. А я вас на днях на сцене видел. Вы в «Бесприданнице» цыганку изображали. Как это вы быстро, однако, на первом курсе, а уже в спектаклях участвуете.
Н и н а. Ну и как, я не очень выделялась?
П а в л и к. Я бы не сказал.
Н и н а. Это хорошо, а то нас ругают, если очень выделяешься. (Ольге.) Миша дома?
О л ь г а. Занимается. Просил не мешать ему.
Н и н а. Ну, мне-то можно! (Выходит в соседнюю комнату к Лаврухину.) Мишенька!
О л ь г а. Видали? Минуты без него прожить не может. Чуть домой явится и сразу же: «Мишенька!»
Л ю с я. Ну, что, Павлик, может, нам уйти? Все равно Шуры нет!
П а в л и к. Пожалуй. Сяду-ка я на восьмой номер и поеду к себе на Божедомку. А потом придет мама с дежурства и будет огорчаться, почему я не Мечников, а обыкновенный врач районной поликлиники.
О л ь г а. Никуда я вас не пущу, сейчас чай будем пить.
П а в л и к (оживленно). И верно. А, Люся? Вдруг Шура еще сюда придет?
Г а л и н а. Боюсь, наш герой в данный момент занят бильярдом. В свое время это утешало его больше остального.

От Лаврухина выходит Нина.

Н и н а (шутливо раскланиваясь). В ожидании чая хозяин просит гостей к себе. Желающим будет продемонстрирована «тетя Маша» - морская свинка.
О л ь г а (Нине). Помешала все-таки. (Остальным.) Ладно, идемте.
Л ю с я. Я морских свинок очень даже люблю, Александр Николаевич говорит, их препарировать гораздо приятнее, чем крыс, например.

Все уходят к Лаврухину. Из кухни возвращается тетя Тася.

Т е т я Т а с я. Ну вот, никого нет. Забавно! То сидят-сидят и говорят о чем-то, а то вдруг встают и уйдут. Забавно. (Садится к пианино и, аккомпанируя ceбe, негромко поет.)
       Захочу - полюблю,
       Захочу - разлюблю,
       Я над сердцем вольна,
       Жизнь на радость дана.

Появляется Ведерников, под левым глазом у него синяк, бровь заклеена черным пластырем. Он останавливается
в дверях и с видимым удовольствием слушает пение тети Таси.

В е д е р н и к о в (бурно аплодируя). Браво! Браво, Настасья Владимировна!
Т е т я Т а с я. Шура? Ну конечно, это вы, Шура. Вот вас я всегда, всегда рада видеть. Правда, слово «видеть» в моих устах звучит несколько комично.
В е д е р н и к о в. Настасья Владимировна, прошу! (Протягивает коробку шоколада.) Ваши любимые с ликером.
Т е т я Т а с я (она смущена и очарована). Опять? Но это безбожно, Шура! Вы разоритесь.
В е д е р н и к о в. Разорюсь - пущу себе пулю в лоб, и все будут про вас говорить: «Вот женщина, которая погубила Шурку Ведерникова!»
Т е т я Т а с я (звонко хохочет). Вы невозможный человек! И все-таки я вас ужасно люблю. (Ест конфеты.)
В е д е р н и к о в. Кстати, давно собираюсь спросить: почему вы не вышли замуж, Настасья Владимировна?
Т е т я Т а с я (шутливо). Говорят, что я была очень красива. А умные мужчины боятся красивых женщин и женятся на дурнушках. Так что на нашу долю остаются только дураки. (Неожиданно вскакивает.) Я тут с вами болтаю, а в кухне, вероятно, разыгрываются необычайные события. Закипел чайник, или снова явилась эта ужасная собака! (Быстро уходит.)

Из комнаты Лаврухина появляются Люся и Павлик.

Л ю с я (увидев Ведерникова). Наконец-то! Я так беспокоилась. Где ты ночевал сегодня?
В е д е р н и к о в. У приятеля. Здравствуй, человечек! (Целует Люсю.) Идти домой с разбитой физиономией было как-то глупо. (Подозрительно.) Вероятно, у меня был жалкий вид вчера, a?
П а в л и к. Нет-нет, ты очень достойно держался.
В е д е р н и к о в. Да, особенно когда упал на четвереньки.
Л ю с я. Ну, а где ты сейчас был?
В е д е р н и к о в. Был в одном месте.
Л ю с я (горестно всплеснув руками). Ты... ты играл на бильярде? (Пауза.) Шуренька, ведь конец месяца. В доме совсем денег не осталось. Я сегодня обед сделала на Павлушины деньги. Такой вкусный борщ, а ты не пришел. Ну, ничего, как-нибудь до первого перебьемся, ведь у тебя еще тридцать рублей есть.
В е д е р н и к о в. Видишь ли, собственно, их уже нет. (Показывает на конфеты.) Понимаешь, вот, я купил Настасье Владимировне.

Люся смотрит на Ведерникова, молча садится в кресло.

П а в л и к. Нет-нет, так нельзя. (Подходит к Люсе.) Люсенька, милая, не огорчайтесь, я вам еще денег достану.
Л ю с я (качает головой). Павлик, он меня не любит.
В е д е р н и к о в. Люся, глупая, ты сошла с ума!
П а в л и к. Эх, Шура, ты знаешь, как я верю в тебя. Если только нужно, я что хочешь, но...
В е д е р н и к о в (развеселился). Ладно, ладно, ты только и ждешь беды, чтобы меня из нее выручать! Знаю я твой благородный характер. Ничего, Павлик, и наше время придет!
П а в л и к. Ну, где мне! Конечно, было бы приятно обрадовать маму и человечество и придумать что-нибудь необыкновенное, но... (Улыбается.) Вот разве ты, Шура, сделаешь великое открытие и выдашь его за дело моих рук.

Из соседней комнаты выходит Лаврухин.

Л а в р у х и н. Нашелся, наконец? (Оглядывает Ведерникова.) Ого, опять расквасили физиономию?
В е д е р н и к о в. Делают что могут, Михаил Иванович.
Л а в р у х и н. Ну, пошли ко мне. Побеседуем.
В е д е р н и к о в. Что-нибудь душеспасительное?
Л а в р у х и н (сдержаннo). Почему ты не явился сегодня на кружок? Пятнадцать человек сидели и ждали тебя битых два часа.
В е д е р н и к о в. Не пришел потому, что был занят.
Л а в р у х и н. Чем?
В е д е р н и к о в (с вызовом). Играл на бильярде. Подумаешь, пятнадцать человек, кружок. Тоже мне господа Пироговы!
П а в л и к (с опаской, поглядывая на Лаврухина). Ну зачем ты так говоришь, Шура? Ведь это неискренно. Я знаю.

Из соседней комнаты, привлеченные громким разговором, выходят Ольга и Галина.

Л а в р у х и н (вплотную подходит к Ведерникову). А ну-ка, давай начистоту. Ведь плохо с тобой, Шурка, совсем, брат, плохо! Вспомни, как мы раньше спорили ночами, как хотелось работать вместе! Да ведь я, я богаче становился после наших споров, ты был необходим мне тогда! А теперь? Почему ты больше мне не нужен? Почему мне неинтересно стало с тобой, Шура?
В е д е р н и к о в (насмешливо). Званием кандидата не удостоен, Михаил Иванович, вот и стал не пара.
Л а в р у х и н. Ничтожно себя ведешь, Шурка. И говоришь ничтожно. (Помолчав.) Старик очень огорчен тобой.
В е д е р н и к о в. Иван Степанович?
Л а в р у х и н. Ты рассказываешь всем, что он переводит тебя в Экспериментальный институт, но ведь это неправда.
В е д е р н и к о в (искренне поражен). Что? Кто же сей счастливец?

Пауза.

Л а в р у х и н. Не в том суть, друг.
В е д е р н и к о в. А все же?
Л а в р у х и н. Эта работа предложена мне.

Очень долгая пауза, которую разряжает появление тети Таси с чайником.

Т е т я Т а с я. Ну-с, добродетель наконец восторжествовала. (Показывает на чайник.) Он закипел. (Хлопочет у стола.)
Л ю с я (со слезами в голосе). Я, пожалуй, пойду. Вы простите.
П а в л и к. Куда же вы, Люсенька? Сейчас дождь будет.
Л ю с я. А мне все равно. (Идет к двери.)
П а в л и к (с укоризной). Эх, Шура. (Уходит за Люсей.)
В е д е р н и к о в. А ты делаешь успехи, товарищ Лаврухин. Так сказать, переползаешь со ступеньки на ступеньку.

Лаврухин долго молча смотрит на Ведерникова и, не сказав ему ни слова, уходит к себе в комнату.

Г а л и н а. Показался во всем блеске. Хорош! (Уходит за Лаврухиным.)
Т е т я Т а с я. Ну, прошу к столу. (Оглядывается.) Опять все исчезли. Забавно.

Не замечая Ведерникова, она гасит верхний свет и уходит. В полутьме из глубины веранды показывается Ольга.
Она медленно подходит к Ведерникову и кладет ему руку на плечо.

В е д е р н и к о в (поднимает голову, смотрит на Ольгу). Итак, вас, кажется, можно поздравить с успехами вашего Миши?
О л ь г а (точно это ее радует). А у вас слезы на глазах.
В е д е р н и к о в. Еще чего. (Неожиданно.) Вы что же, действительно думаете, что я играл на бильярде? Просто после вчерашнего было неловко идти в кружок. Синяк, сами видите, какой. Стали бы расспрашивать, жалеть, а я этого не любитель. Вот и провалялся весь день в Химках, на пляже. (Пауза.) Я бы сейчас пива выпил. (Движением нищего протягивает к ней кепку.) Оленька, одолжите двадцать рублей.
О л ь г а. Шура, а вам не страшно за себя?
В е д е р н и к о в (не понимая). Что?
О л ь г а. Вам не страшно, что из вас так ничего и не выйдет?
В е д е р н и к о в (твердо). Выйдет. (Помолчав.) А может, и нет. Проходят дни, и я, как зевака на перекрестке, стою и любуюсь.
О л ь г а. Чем?
В е д е р н и к о в. Жизнью, Знаете, что такое молодость, Оленька? Молодость - это искушение. Иногда мне кажется, что жизнь я люблю больше своего ремесла. (Гроза. Хлынул дождь.) Вот это по мне!
О л ь г а. Вы просто хвастун, безвольный лентяй и больше ничего.
В е д е р н и к о в. Что? (Подходит к Ольге, обнимает ее и целует.) Может быть, и хвастун. Вполне возможно.

За окном бушует ливень.

О л ь г а. Зачем вы это сделали, Шура? (Ведерников молчит.) А я знаю. Вы просто сейчас очень завидуете Мише.
В е д е р н и к о в (тихо). Да.

Молчание. Входит Лаврухин.

Л а в р у х и н. Ну вот, Оленька, говорил по телефону с Иваном Степановичем. Решено! Еду в Нарьян-Мар, к Олегу Доронину.
О л ь г а. Ты? Ты отказался от Экспериментального института?
Л а в р у х и н. На год-полтора попросил отпустить меня. Практика и самостоятельность - вот что мне сейчас нужно.
В е д е р н и к о в (подходя к Лаврухину). Вряд ли ты можешь представить, как я себе противен. Вряд ли. Я ухожу. (Протягивает руку Лаврухину и тотчас отдергивает ее.) Нет, не давай мне руки. Не стоит. (Быстро уходит.)
Г а л и н а (в дверях). Ну, как вам нравится наш сумасброд? Едет бог знает куда, за тридевять земель!
О л ь г а. Миша! А как же я?
Л а в р у х и н. Тебе учиться нужно. Два курса впереди. (Помолчав.) Значит, так, завтра в дорогу. (Улыбаясь.) Да, интересно.
О л ь г а (почти зло). Интересно? Что именно?
Л а в р у х и н (азартно). Все! Все интересно, Оленька. И все, что было. И все, что будет.

В дверях появляется Нина, она подходит к Лаврухину, обнимает его.

Н и н а. Не уезжай, не уезжай, Миша, я тебя прошу, не надо.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ. ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ.
Декабрь 1941 года.

Комната в поселке Сокол. Маскировочные шторы приподняты, и мы видим, как за окном падает снег.
Десятый час утра. Бьют зенитные орудия. Тетя Тася и Нина сидят на диване.

Т е т я Т а с я (продолжая). В Киеве я имела крупный успех. Когда в третьем акте «Прекрасной Елены» я пела куплеты Ореста, в публике творилось нечто невообразимое. Однажды какой-то юноша так немилосердно аплодировал, что вывалился из ложи второго яруса и упал в оркестр. Впрочем, все кончилось довольно мило. Когда он выздоровел, я разыскала его, всю ночью мы катались на лодке по Днепру. Была чудесная погода, и мы до рассвета болтали о всякой всячине. А потом он что-то изобрел, о нем писали в газетах, и он женился на какой-то некрасивой женщине. (Помолчав.) Впрочем, эту историю, я кажется, придумала.

Пауза.

Н и н а (прислушиваясь). Очень сильно стреляют, тетя. Может быть, вам лучше пойти в убежище?
Т е т я Т а с я. К чему, мой друг? Ведь я все равно почти ничего не слышу.
Н и н а (помолчав). Сегодня пятое декабря. Третью неделю от Миши нет писем.
Т е т я Т а с я. Терпение, мой друг, терпение!
Н и н а (нервно). Ну почему, почему вы так равнодушны к Мише, тетя?
Т е т я Т а с я. Разве? Он очень милый, и мы многим ему обязаны. Но хороший тон не позволяет быть чересчур признательным. Запомни это. Что там?

Звонок.

Н и н а. Звонят. Я открою. (Убегает.)

Из коридора доносятся голоса, и через мгновение Нина возвращается в сопровождении Лаврухина.
За ним идет Бочкин в ватных штанах и такой же куртке.

Н и н а. Мишка! Миша приехал. Тетя, Мишенька вернулся!
Т е т я Т а с я (встает, целует Лаврухина). Мой друг, наконец-то! Так долго никаких писем.
Л а в р у х и н. Ольга дома?
Н и н а. Нет, в институте.
Л а в р у х и н. Мы только что заезжали туда. Ее там нет.
Н и н а. Ничего. (Обнимает Лаврухина.) Вечером увидитесь.
Л а в р у х и н. Вряд ли. В моем распоряжение самое большее десять минут.
Н и н а. Что?
Л а в р у х и н. Я в Москве проездом. Нас у дома грузовик дожидается. Вот, познакомътесь - товарищ Бочкин, мой водитель.
Б о ч к и н. Доброго здоровья. (Закашлялся.)
Л а в р у х и н (громко). Нам бы чаю выпить, Настасья Владимировна, на дворе двадцать градусов ниже нуля.
Т е т я Т а с я. Сейчас, сейчас, мой друг. (Быстро уходит.)
Н и н а (она растеряна). Десять минут. Как же так, Миша?
Л а в р у х и н. Да, обидно. Очень хотел Ольгу увидеть. (Помолчав.) От Олега были письма? Что там у него в Нарьян-Маре?
Н и н а. В каждом письме тебя ругает, зачем ты его оставил. Говорит трудно одному.
Л а в р у х и н. Вот дурак, что же он думает, мне что ли, легко? Я с первого июля в деле. За пять месяцев больше двух тысяч операций, и каждый день на новом месте. (Нетерпеливо.) Что же тетушка запропастилась?
Н и н а. Я потороплю ее. (Убегает.)
Б о ч к и н (оглядываясь). А квартирка у вас вполне культурная. Случаем, ваш папаша не профессор были?
Л а в р у х и н. Нет, он был полотер в Саратове. А потом ему бризантный снаряд ноги отнял. Вот какая история, Бочкин.
Б о ч к и н. Значит, всего сами достигли, Михаил Иванович? Это современно. Вот и меня сыновья во всем превзошли. Я не обижаюсь, государство установку дает.

Лаврухин снимает с комода Ольгину фотографию, смотрит на нее.

Жена ваша?
Л а в р у х и н. Нет. Хотел жениться, да совесть не позволила. (Смотрит на фотографию.) Она видишь ли, считала, что обязана чем-то. (Горько.) Очень я ее признательности боялся, понятно?
Б о ч к и н (кивнул головой). Выходит, гордый вы человек.
Л а в р у х и н. Точно не скажу. (Вынимает фотографию из рамки.) Ну что ж, Оленька, поедем с нами. Воевать. (Прячет фотографию в карман.)
Б о ч к и н. Это правильно. Пускай сопутствует. (Долго кашляет.) Эх, грудь я застудил!

Возвращаются Нина и тетя Тася.

Н и н а. Вот и чай горячий, пейте.
Т е т я Т а с я. Простите, товарищ Бочкин, но у нас есть зеленый горошек и селедка маринованная.
Б о ч к и н. Горошка мы не обожаем, а вот селедочкой воспользуемся.

Нина, все еще не веря, что они сейчас уйдут, стоит перед ними, растерянно улыбаясь. Лаврухин и Бочкин закусывают
и пьют чай, стоя как-то странно, почти навытяжку.

Л а в р у х и н. Как Ольга?
Н и н а. Спасибо. То есть хорошо. Последний курс ведь самый трудный, да еще практика в госпиталях.
Л а в р у х и н. А как твои успехи? Весной - актриса?
Н и н а. Если выпустят. У нас теперь каждый день выступления в госпиталях, у летчиков, у зенитчиков. Ты откуда сейчас?
Л а в р у х и н. Из Тулы.
Н и н а. Как там?
Л а в р у х и н. Города не отдадут. А где Павлик? Попрежнему в Севастополе?
Н и н а. Да. Он часто пишет, и такие у него письма веселые! Спрашивает, какие новые пьесы идут в Москве?
Л а в р у х и н. Галина Сергеевна заходит?
Н и н а. Нет, она ведь в Сибирь эвакуировалась, еще в октябре. И вот забавно, она с Люсей в одном городе оказалась.
Л а в р у х и н. А Шурка?
Н и н а. Он в Москве, работает в какой-то микробиологической лаборатории.
Б о ч к и н. Беда, Михаил Иванович, кончилось время. (Закашлялся.) Вот горе.
Л а в р у х и н. Ну что ж, поедем. Строгий ты у меня человек, Бочкин.
Н и н а. Куда вы сейчас?
Л а в р у х и н. На Волоколамское шоссе. Через полтора часа должны быть на передовых.
Б о ч к и н (зло). Аккурат доедем. Ныне это по соседству.
Л а в р у х и н. Но, надо полагать, ненадолго. Прощай, актриса. (Нина бросается к Лаврухину на шею, плачет.) Ну, этого не надо.
Н и н а (пытаясь улыбнуться). Конечно. Тем более что на сцене это у меня лучше выходит. В жизни не так выразительно.
Л а в р у х и н (оглядев комнату). Да, неудачно получилось с приездом. Скажи ей, что помню, что... Словом, не забыл. Ну, все. Прощайте, Настасья Владимировна.
Т е т я Т а с я (только сейчас поняла, что он уезжает). Как? Уже? Что ты, Миша! Дождись Ольгу, так же нельзя. Это непорядочно.
Л а в р у х и н. Очень с вами согласен. (Целует ее.) Прощайте, время вышло. (Идет к двери.)
Б о ч к и н. Прощайте, граждане москвичи! А селедочка у вас была самых чистых кровей. Благодарствую.
Т е т я Т а с я (помолчав). Какой он странный человек - Миша. Пил чай стоя. Не мог дождаться Ольги. Все-таки мне не по душе все эти эскапады. Во всем должна быть мера.
Н и н а. Ну что вы говорите такое, тетя!
Т е т я Т а с я. Хорошо, однако, что они выпили чаю: на улице ужасающий мороз. (Уходит в кухню.)

В комнату с улицы вбегает Ольга.

О л ь г а. Миша здесь? Мне соседи сказали. (Сбрасывает платок с головы.) Где же он?

Пауза.

Н и н а. Уехал.
О л ь г а. На какой вокзал? (Снова закутывается в платок.) Я найду его.
Н и н а. Он уехал на грузовике, прямо на фронт. Они пили чай. (Берет стакан в руки.) Видишь, он еще теплый.
О л ь г а (опускается на стул). Я была в госпитале. Что он говорил?
Н и н а. Не помню. Его товарищ все время кашлял, и они стоя пили чай, а потом Миша сказал, что помнит тебя, но дело не в словах, он это так сказал!
Т е т я Т а с я (входит в пальто, закутанная в платок). На кухню только что явился водопроводчик, Он объявил, что немцы в пятидесяти километрах от города. (Пауза.) Десять часов, тебе пора в училище. Как следует укутай горло, у тебя сегодня постановка голоса. Ты плачешь? (Всматривается.) Ольга? Ты вернулась. (Горестно.) Он только что уехал.

Долгое молчание. Нина встает, идет к вешалке и молча одевается.

Я хочу стоять в очереди и получить макароны. В конце концов, мы можем сделать запеканку. (Подходит к Ольге). Не надо огорчаться, мой друг. Миша вернется, а немцы проиграют войну. Они всегда их проигрывают.

Нина молча целует Ольгу и уходит с тетей Тасей. Ольга прохаживается по комнатам, заметила отсутствие фотографии,
улыбается как-то невесело. В дверь стучат. Входит Ведерников. Он небрит, у него усталый, неопрятный вид. В руках
чемодан и старый мешок.

В е д е р н и к о в. Вот, я принес к вам свое имущество. На мою жилплощадь упала бомба. Смешная фраза, не правда ли? Я придумал ее, когда шел к вам. (Показывая на вещи.) Остатки имущества. Остальное... (Свистит.) Хорошо, что Люська уехала, не хотела ведь. «Кто, говорит, о тебе заботиться будет» А ведь вот, позаботились. (Подходит к столу, смотрит на хлеб.) Хлебушка, хлебушка. (Пристально глядит на Ольгу и вдруг очень тихо говорит.) Простите меня, Оля, я, кажется, нездоров.
О л ь г а (кладет руку на его лоб). У вас жар.
В е д е р н и к о в. Неделю назад лабораторию эвакуировали, и я остался один. Мне дорог каждый час, еще несколько дней, несколько опытов. (Лихорадочно.) Но у меня нет крыс. Третьего дня я украл у соседей кошку, а вчера мне не повезло и сегодня тоже! Все домашние животные уехали в Ташкент! А я, кажется, очень давно ничего не ел. (3адыхаясь.) Слушайте, я скажу все. Препарат против сепсиса и раневых инфекций! Ведь накладывание химических антисептиков на гноящиеся раны почти не приносит пользы. Уничтожение микробов в ране возможно только при помощи вещества, обладающего щадящим действием, вещества, которое убивает микробов, не повреждая клеток человеческого тела. Понятно или нет? Я бы спас жизнь десяткам тысяч наших бойцов. (Бьют часы.) Стойте, мне пора. Я пойду домой.
О л ь г а. Но вам теперь некуда идти.
В е д е р н и к о в. Разве? (Смотрит на свои вещи.) Верно. (Свистит.) Я хочу пить.
О л ь г а. У нас был чай. Подождите, я посмотрю на кухне. (Уходит.)

По радио слышится сирена. Спокойный голос диктора говорит: «Граждане, воздушная тревога!»

В е д е р н и к о в (тихо). Люсенька, Люсенька, жизнь моя. Пожалей меня. Второй месяц я не ем и не сплю. Сотни тысяч солдат умерли, не дождавшись, я должен был им помочь. Но время, время! Еще немножко, совсем немножко. (Медленно валится на пол.)

Входит Ольга, видит Ведерникова на полу, подбегает к нему.

О л ь г а. Шура! Шура, родной.
В е д е р н и к о в (цепляясь за нее руками). Крыс, достаньте мне крыс. Вы должны достать мне крыс.
Т е т я Т а с я (входя). Ольга? Это ты? Что случилось? Кто это лежит на полу?
О л ь г а (хлопочет над Ведерниковым). Шура.
Т е т я Т а с я. Что с ним?
О л ь г а (расстегивая ему ворот). Кажется, тиф.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ. ОТЪЕЗД.
Май 1942 года.

Та же комната. Окна в сад раскрыты настежь. Жаркий день идет к концу. У окна стоит Нина и смотрит в сад.
С улицы входит Ольга, в руках у нее несколько свертков. Она, видимо, торопилась.

О л ь г а. Здравствуй. А я задержалась. Шура дома?
Н и н а (усмехнулась.) Смешно звучит этот вопрос: «Шура дома?» (Резко.) Разве здесь его дом?
О л ь г а (устало). Не стоит об этом.
Н и н а. Как он умеет мучить окружающих, этот человек! За три месяца болезни он даже смерть свою замучил, и она отступила от него!
О л ь г а. Замолчи. Сама же ревела, когда он умирал, и, казалось, не было никакой надежды.
Н и н а. Конечно, я жалела его. После тифа заболеть воспалением легких, да еще в такой тяжелой форме! Но ведь ты выходила его, и теперь он здоров! (С ожесточением.) Сегодня восьмое мая, он живет у нас пять месяцев! Ходит в свою лабораторию, а вы с тетей кормите его, поите, стираете белье. Он живет в Мишиной комнате! (Бросается к Ольге, обнимает ее.) Оля, Оленька, милая моя, ты меня воспитала, и я во всем верила тебе. А сейчас? Ведь я все вижу! Как ты можешь равнять его с Мишей? Даже в мыслях! Он жалкий лгунишка, хвастун, устроился в тылу и врет всем, что изобретает что-то. А ты его слушаешь, все свои свободные минуты проводишь с ним, ты всех ради него забыла! И это в то время, когда Миша там.
О л ь г а. Нина.
Н и н а. Нет. Если бы была жива мама, она бы сказала тебе, что ты поступаешь нечестно, в нашей семье никто не поступал так!
О л ь г а. Нина, я начала говорить, но ты не стала слушать. Сегодня утром я получила назначение в армию и через несколько часов я уезжаю в Лозовую.
Н и н а. Погоди. Но ведь тебя хотели оставить в госпитале, при клинике?
О л ь г а. Мало ли что хотели! А я вот взяла и по-другому решила.
Н и н а. Оленька.
О л ь г а. А за Шуру не брани меня, слышишь? Да, я, кажется, очень люблю его. Я знаю - он непутевый, вздорный, слабый, и я подумала: пусть моя любовь поможет ему стать другим.

Пауза.

Н и н а. Милая, милая, прости. Ну не гляди на меня так, я твоя сестра, друг, слышишь? Но если, если ты действительно любишь, у тебя должно хватить характера оставить его.
О л ь г а. Да, да. Только бы он задержался, и я бы уехала, не прощаясь. Он не должен знать, понимаешь?!
Т е т я Т а с я (входя). Ты пришла, Ольга? Возможен вариант, что сегодня я сделаю суп с клецками.
Н и н а. Тетечка, Ольга уезжает, на фронт.
Т е т я Т а с я. Ах вот как? (У нее дрогнул голос.) Ну что же. Ты врач, и безусловно твое место там, на полях сражений. В конце концов, ты из военной семьи, и я нахожу, что тебе повезло. Ты могла бы попасть бог весть в какой заштатный госпиталь, а теперь едешь в действующую армию, то есть в места, где непосредственно решаются судьбы России.
Н и н а. Оля уезжает сегодня, тетя, через час.
Т е т я Т а с я. Да? (Не сразу.) Ну что ж, и в этом есть своя логика. Чем скорее, тем лучше, не правда ли? Жаль вот только, что ты не сможешь быть в субботу у Нины на выпускном спектакле. Правда, Нина?
Н и н а. Да.
О л ь г а. Уже поздно, я пойду собирать вещи.

Ольга и Нина уходят в соседнюю комнату. Тетя Тася улыбается, вынимает носовой платок, вытирает слезы.
С улицы входят Ведерников и Павлик в военно-морской форме, поздоровел, отлично выглядит.

В е д е р н и к о в. Настасья Владимировна, полюбуйтесь, кого я вам привел.

Павлик подходит к тете Тасе, та берет его голову, и, узнав, целует.

Т е т я Т а с я. Павлушенька!
В е д е р н и к о в. Героическая личность. Прилетел из осажденного Севастополя и через два дня собирается обратно.
Т е т я Т а с я. Военный моряк, и медали на груди. Какой же вы молодец, Павлик! Ну, рассказывайте обо всем.
П а в л и к. Рассказывать вечером буду, сделаю подробный доклад о военном положении и ночевать останусь, если позволите. Мама-то в Тюмень уехала. А сейчас я к вам на минутку, меня Шура затащил, мне ведь еще по начальству явиться надо.
Т е т я Т а с я. Смотрите же, Павлик, вечером мы вас ждем. За последнее время я стала интересоваться вопросами стратегии, и, надеюсь, вы разъясните мне ряд вопросов, связанных с тактикой глубоко эшелонированной обороны. (Уходит на кухню.)
П а в л и к (смеется). У вас тут без перемен.
В е д е р н и к о в. Тебе виднее, путешественник.
П а в л и к. Да, странно складывается жизнь. Вот в прошлые годы ходил я в Художественный театр, в консерваторию, аплодировал Гилельсу, Софроницкому, бродил по музеям, словом, жил, как мне казалось, очень интересно. А теперь ясно вижу, что был я, как говорил Пушкин, ленив и нелюбопытен. За искусством вот следил, а людей, которые жили со мной рядом, не замечал! А сейчас, знаешь, Шура, каких я в Севастополе людей узнал?! И что самое главное, я уж тут не зритель, а действующее лицо. Понимаешь?
В е д е р н и к о в (подходит к нему очень близко). Ну, а помереть не боишься? Я слышал, у вас там постреливают, в Севастополе?
П а в л и к (улыбнулся). Говоря откровенно, умереть не хотелось бы. И потом, очень маму будет жалко, она почему-то ждет, что я прославлюсь. Все еще ждет. Знаешь, мамы такой странный народ, Шура.
В е д е р н и к о в (задумчиво). Да. Я вот тоже второй месяц собираюсь к маме, но все как-то не хватает времени.
П а в л и к. Ты занят, это понятно, Шура. (С воодушевлением.) Ведь то, о чем ты мне сегодня рассказал, это ж величайшее дело! При раневых инфекциях сульфидин и стрептоцид малоэффективны! А ведь твой раствор не химический антисептик?
В е д е р н и к о в. Конечно, нет! Он вырабатывается из живой клеткой микроба и должен убивать не всякую живую клетку, а только некоторых гноеродных миробов. Говоря иначе, он должен действовать избирательно! Он должен быть хитрецом, мой раствор, понимаешь?
П а в л и к (хватает его за руки). Ну, если тебе это удастся, Шура! Если только... Это будет величайшее открытие!
В е д е р н и к о в (зло). Да, если, если! Но время идет, умирают люди, а я все еще путаюсь, как слепой, в трех соснах.
П а в л и к. А почему ты не привлечешь к консультации какого-нибудь видного специалиста, профессора?
В е д е р н и к о в. К черту! Я не малое дитя, мне не нужны няньки!
П а в л и к (горячо). Ты неправ, Шура.
В е д е р н и к о в. Я все решаю сам! (Пауза.) Нет, ничего я не решу. Мне так все легко давалось, а теперь, когда я взялся за настоящее, большое, я бессилен, совершенно бессилен, Павлик! Хочешь, скажу правду? Мне стыдно тебя. Вот этих двух честных твоих медалей стыдно. В трамвае я не гляжy в глаза военным, мне кажется, что я всех обманул. Обнадежил и не сумел. (Садится за стол и в отчаянии закрывает лицо руками)
П а в л и к (не сразу). Вот, погляди-ка, тетрадь записей. Я ее в Севастополе в госпитале вел. Разные интересные случаи и тому подобное. Перелистай, может, и пригодится. (Смотрит на часы.) Ты прости, мне на Гоголевский, в наркомат надо.
В е д е р н и к о в. Ты бы хоть с Ольгой и Ниной поговорил. Они же меня заклюют, что я тебя отпустил.
П а в л и к. Вечером, вечером, а то заговорюсь и взыскание получу. (Мнется у двери.) Что-то я хотел сказать существенное и забыл. (Смотрит в окно.) Солнце заходит. Как это все-таки красиво, правда? В музее, на картинах, все не так. (Задумался.) И знаешь, это очень хорошо, Шура, что мне хоть немного довелось пожить не придуманной жизнью. (Надевает фуражку.) Вот и все. А затем до свидания. (Быстро уходит.)
В е д е р н и к о в. До вечера, Павлик! (Берет его тетрадку, рассматривает, улыбается.) Почерк.

Входят Ольга и Нина.

Н и н а. Ну, кажется, все уложили.
О л ь г а (негромко). Тише. Шура вернулся.
Н и н а. Я попробую получить тебе хлеба на дорогу. (Оглядывается на Ведерникова.) Смотри же.
О л ь г а. Я знаю. Иди.

Нина уходит.

В е д е р н и к о в (поднял голову). Вы из института?
О л ь г а. Да.
В е д е р н и к о в. Что это вы оделись подорожному? Собираетесь куда-нибудь?
О л ь г а. Разве?

Пауза

В е д е р н и к о в. А здесь был Павлик. Он сегодня из Севастополя прилетел.
О л ь г а. Павлик? Что же вы не сказали?
В е д е р н и к о в. У него дела. Он зайдет попозже и ночевать будет у нас. Еще успеете наговориться.
О л ь г а. Да? Ну что же. (Пауза.) А что пишет Люся?
В е д е р н и к о в. Обычное. Работает на танковом заводе. Шурочка выросла, живется трудно. (Подумав.) Я соскучился по ним, Оля.
О л ь г а. Поезжайте.
В е д е р н и к о в. Вы не верите, что мне удастся закончить мою работу?
О л ь г а. У вас карман разорвался, снимите пиджак, я зашью.
В е д е р н и к о в. Надоел я вам. (За окном духовой оркестр играет марш.) Солдаты идут. (Смотрит в окно.) Наверное, на вокзал.
О л ь г а. Вот как? (3ашивает ему пиджак.)
В е д е р н и к о в. Вы сейчас на мою маму похожи. (Улыбнулся.) Она очень баловала меня в детстве.
О л ь г а (думает о своем). Что я хотела вам сказать. Ах, да! Пожалуйста, берегите себя, Шура, ведь вы еще не совсем оправились. Помните, после тифа вы не послушались, вышли раньше - и что же? Схватили крупозное воспаление! Вы и тифом заболели оттого, что не следили за собой.
В е д е р н и к о в. Просто в лаборатории было холодно, и я...
О л ь г а. Да скажи вы, над чем вы работаете, вам бы тотчас все дали. И теплое помещение, и помощников, и средства.
В е д е р н и к о в. Мне не надо помощников! Я хочу всего добиться сам.
О л ь г а. Ни с кем не хотите делить славы, так, что ли?
В е д е р н и к о в. Славы? Чепуха! Если мне повезет, я не задумываясь припишу свое авторство любому. Нет, я хочу иметь успех у самого себя, а это значит - все осуществить самолично. Все, от начала до конца.
О л ь г а. Не смейте так рассуждать, Шура! Ведь от вашей работы жизнь людей зависит.
В е д е р н и к о в. Что ж, идти на поклон? Милостивые люди, не хватает у Шурки Ведерникова собственного умишки, будьте настолько добренькие, одолжите! (Пауза.) Эх, перестало мне везти, вот в чем вся штука, Оленька!
О л ь г а, Нет, вы везучий! Сказать правду, не рассчитывала я оставить вас в живых.
В е д е р н и к о в (засмеялся). Знаете, Оля, по-моему, я был так близко от смерти, что на какое-то мгновение даже душа моя от меня отлетела. А потом вернулась, но стала немножко другая.
О л ь г а (улыбнувшись). Лучше или хуже?
В е д е р н и к о в. Это вы мне ее вернули, вам и знать. А по секрету я скажу вот что: мне всегда казалось, что в моем теле живет по крайней мере дюжина враждующих друг с другом людей. (Задумался.) Если бы я был писатель, я написал бы книгу о человеческих заблуждениях, чтобы никто и никогда не повторял их. (Кладет свою ладонь на руку Ольге. Короткая пауза.)
О л ь г а (с неловкостью). А что это за тетрадь лежит?
В е д е р н и к о в. Павлик оставил. (Paccмaтривает тетрадь.) Почерк у него совсем детский. (Помолчав.) Странная запись. (Читает.) «Шестого февраля лейтенант Васильев ранен осколком в нижнюю часть ребра. Пульс еле прощупывается». Нет, дальше. (Продолжает читать.) «Однако на вторые сутки вследствие понижения температуры культура газовой бактерии изменила свои ядовитые свойства, и в состоянии Васильева наступило облегчение» (Бормочет.) Понижение температуры. Понижение.
О л ь г а (протягивает пиджак). Готово. Берите.
В е д е р н и к о в (откладывает пиджак в сторону). Понижение! Не повышение, а... (Пауза.) Почему же я раньше не подумал об этом? Почему? (Бросается к столу, и видимо, ищет какую-то тетрадь)
Н и н а (входя). Вот хлеб и триста грамм сахара, как раз хватит на дорогу. (Заметила Шуру и говорит тише.) Из института прислали за тобой машину, чтобы проводить на вокзал. (Пауза.) Да что с тобой, Ольга?
В е д е р н и к о в. Куда же я дел таблицу температуры?
Н и н а. Что тут у вас случилось?
Т е т я Т а с я (вынося чемодан). Ну, кажется, все, Ты можешь ехать, милая.
Н и н а. Хлеб и сахар я кладу в мешок.
О л ь г а (подходит к Ведерникову). Шура!
В е д е р н и к о в (нетерпеливо). Подождите! (Лихорадочно просматривает свои бумаги.) Таблица должна быть здесь, на столе.
Н и н а. Я понесла вещи в машину.
Т е т я Т а с я. Мешок дай мне, тебе вредно утомляться перед спектаклем.

Тетя Тася и Нина выходят с вещами.

В е д е р н и к о в. Вот! Наконец-то. (Берет таблицу.) Температура раствора тридцать шесть - сорок два градуса. (Что-то бормочет, достает с полки толстую тетрадь и быстро ее листает.)

С улицы слышны гудки машины. Ольга еще раз оглядывает комнату, смотрит на Ведерникова и быстро выходит на улицу.

В е д е р н и к о в (захлопывает тетрадь и, закрыв глаза, несколько мгновений стоит молча). Так. Не может быть никаких сомнений. Ключ здесь. Понижение температуры! Здесь, здесь надо искать! Но как же я раньше не догадался? Ведь это так просто, малый ребенок и то понял бы, а я... (Хохочет, счастливый.) Оля! Оленька!

За окном темнеет. С улицы возвращается тетя Тася.

(Бросается к ней.) Настасья Владимировна! Куда ж все девались?
Т е т я Т а с я. Только что звонил Павлик и просил передать, что не сумеет зайти. Он получил предписание немедленно вернуться в Севастополь.
В е д е р н и к о в. Но почему же? Вот жалко! (Быстро.) А где Ольга?
Т е т я Т а с я. Уехала.
В е д е р н и к о в. Как уехала? А когда вернется?
Т е т я Т а с я (улыбается, не понимая). Что вы, Шура?

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

КАРТИНА ПЯТАЯ. ЛЮСЯ.
Февраль 1943 года.

Борск - небольшой город в Сибири. Маленькая комната в одноэтажном бревенчатом доме. Топится печка. Люся стирает
белье, Галина сидит за столом и что-то пишет. Поздний вечер. За окнами бушует метель.

Л ю с я. Вот кончится война, мы с Шурой на Кавказ поедем. Я, Галина Сергеевна, на Кавказе никогда не была. А Крым на меня особого впечателения не произвел, так, ничего выдающегося. В Звенигороде куда лучше. (Сильный порыв ветра.) Галина Сергеевна, вас метель не нервирует?
Г а л и н а. Нет.
Л ю с я. А у меня, если ветер воет, очень на сердце бывает беспокойно. Я даже рада, что нынче у вас свет не горит и вы ко мне работать пришли, а то одной жутко как-то. Я, когда была маленькая, тоже метели страшилась. Мне все представлялось, будто за снегом кто-то прячется страшный-страшный. (Пауза.) Вот в Москве метель как-то не чувствуется. Во-первых, каменные дома, а во-вторых, очень много населения. Но здесь, в Сибири, совсем другое дело. (Закончила стирку, отжимает белье.) Я сегодня так устала, меня прямо ноги не держат. Честное слово. Все-таки на сварке довольно трудно работать. На организм ложится большая физическая нагрузка. И глаза что-то болят, сегодня даже книжку почитать не удастся. Да, в Москве, на телеграфе, у меня совсем другая работа была - чистая, аккуратная. Я до замужества очень телеграф любила, там гораздо было интереснее, чем дома сидеть. Просторно, весело! Ведь я была очень веселая, Галина Сергеевна - помните?
Г а л и н а. Помню.
Л ю с я. Положим, я и сейчас еще веселая, но, конечно, условия не те. (Развешивает на веревке детское белье.) Второй год идет война, и так много горя вокруг, что даже неудобно бывает. Давайте-ка я посижу лучше. (Садится у печки.) А вы что это пишете, Галина Сергеевна?
Г а л и н а. Стенограмму расшифровываю.
Л ю с я. Замучил вас Никита Алексеевич.
Г а л и н а. Пустяки! (Перелистывает стенограмму.) Как все-таки приятно, Люся, когда человек - талант и умница! И самое главное - это, пожалуй, то, что талант его согрет любовью к людям. (Словно спохватившись.) Ладно. Хватит бабьей болтовни. Пойду домой лучше.
Л ю с я. А вдруг Михаил Иванович из госпиталя приедет? Он ведь обещался вечером зайти.
Г а л и н а (смотрит на часы). Поздно, девятый час. Да и погода сегодня не для прогулок.
Л ю с я. Жалко. Я люблю, когда он приходит. Сразу Шуру вспоминаю, и так делается весело, точно и войны нет, а сидим мы где-нибудь в Москве и болтаем, о чем придется. Это все-таки хорошо, что его в госпиталь в наш город привезли.
Г а л и н а (подходит к детской кроватке, смотрит). А как Шурочка вытянулась за эту зиму, такая стала длинненькая.
Л ю с я. Интересно, что Александр Николаевич скажет, когда приедет, он ведь ее полтора года не видел. Я его дня через два-три жду. Он в последнем письме написал, что в середине февраля приедет.

Пауза.

Г а л и н а. Как ветер-то ноет! Говорят, в метель сны счастливые снятся. (Тряхнула головой.) Ладно, пойду домой!

Распахивается дверь, с улицы входит Архипов. Его меховую куртку совершенно занесло снегом.
Он останавливается возле двери и начинает с шумом отряхиваться.

А р х и п о в. Привет добрым людям. Ну, как вам это безобразие нравится? Нам, сибирякам, и то этакая метель не в привычку. Я-то хорош, у самого вашего дома в сугроб провалился. Ну, думаю, тут мне и крышка! Собираю последние силы и бац головой обо что-то фундаментальное. Оказывается, грузовик. Стоит у самого дома, и снегом его занесло. Вы только гляньте, какая шишка на лбу! Да, непорядок в вашем районе, товарищ Люся!
Л ю с я. Ну просто какой-то ужасный грузовик! Об него все стукаются. А чей он - никто не знает.
А р х и п о в. Как здоровье, Люсенька? Слышал я, с глазами у вас худо?
Л ю с я. Это все от очков, Никита Алексеевич. Мне завтра Берендеев обещал другие принести. Думаю, обойдется.
А р х и п о в. Я, собственно, Галина Сергеевна, по вашу душу. У директора намечено небольшое совещание технического характера, штатная стенографистка все еще болеет, а вопрос у нас нынче весьма серьезный.
Г а л и н а. Я с удовольствием.
Л ю с я. Только вы недолго Галину Сергеевну задерживайте, а то она совсем не спит. Придет из цеха, а после ваши стенограммы расшифровывает.
Г а л и н а. Ну, что вы, Люся, говорите!
А р х и п о в (смутился). Вот как? Я ведь думал об этом и вот что предложить хочу: переходите в заводоуправление работать стенографисткой, а в цехе без вас обойдутся.
Г а л и н а. Нет. Когда-то я училась в машиностроительном институте, и меня просто многое интересует в цехе.
А р х и п о в. Понимаю. (Улыбнулся.) Ну что ж, буду вас считать внештатной энтузиасткой. Да. Обещание-то свое я выполнил - достал «Правду», где о вашем знакомом пишут. (Достает газету.) Вот тут и фотография и статья.
Г а л и н а. Люся, смотрите - Павлик!
Л ю с я. Павлик.
Г а л и н а (читает). «Павел Тучков, геройски погибший в боях за Севастополь, посмертно удостоен премии за выдающееся медицинское открытие».
Л ю с я. А говорили - неспособный и смеялись над ним. Вот, Никита Алексеевич, человек был! Такой удивительный и приятный. Я его больше всех Шуриных друзей любила.
А р х и п о в. Тут, Люся, и о вашем муже есть.
Л ю с я. Правда? Глаза у меня болят, вот горе. Вы вслух читайте, Галина Сергеевна.
Г а л и н а (читает). «Препарат доктора Тучкова является новым, мощным оружием советской медицины в борьбе с раневыми инфекциями. Наблюдения клиницистов, проводившиеся под руководством заслуженного врача хирурга Чиркуненко, показали, что препарат быстро очищает гнойные раны от микробов и некротической ткани. Обширные нагноения после ожогов у водителей танков под воздействием препарата Тучкова очищались в несколько дней. К сожалению, ранняя смерть не позволила молодому врачу полностью завершить свои изыскания. На долю советских ученых, таким образом, ложится задача продолжить работу Тучкова.»
Л ю с я. А где же о Шуре?
Г а л и н а. Вот. (Читает.) «Совет Экспериментального института медицины вынес благодарность доктору А. Ведерникову, который собрал и систематизировал материал, оставшийся после смерти Павла Петровича Тучкова».
Л ю с я. Как это хорошо: «Вынес благодарность доктору А. Ведерникову». Торжественно, правда? И Павлика назвали Павел Петрович, а я даже не знала, как его отчество. Вот матери в горе утешение, правда? Она ведь так хотела, чтобы Павлик прославился.

Входит Лаврухин. Он изменился - осунулся и бледен более обыкновенного.

Л ю с я (радостно). Михаил Иванович, все-таки пришли.
Г а л и н а. Не очень ты себя бережешь, Миша.
Л а в р у х и н. Что это у вас за грузовик возле дома замаскировался? Поглядите, какая шишка.
А р х и п о в. Моя все же больше. (Показывает.)
Л а в р у х и н. Значит, товарищи по несчастью. Познакомимся в таком случае. Лаврухин, подполковник медицинской службы.
А р х и п о в. Архипов Никита Алексеевич. Работаю на заводе, где парторгом ЦК Архипов Никита Алексеевич. (Они жмут друг другу руки.) Где воевали?
Л а в р у х и н. В разных местах пришлось. Выбыл из строя под Воронежем и, правду сказать, на многое не рассчитывал. Однако, как видите, собрали меня и сшили неплохо.
Г а л и н а. Тем более не следовало в такую метель на улицу вылезать. Тебе после операции отдыхать надо.
Л а в р у х и н. Хватит, отдохнул. Ну, поздравляйте, девушки: я сегодня в госпитале две операции провел.
Г а л и н а. Как это, не понимаю? Кто же ты в госпитале - врач или раненый?
Л а в р у х и н. А у нас, видишь ли, хирург заболел, вот я и упросил главврача разрешить провести операции. И сошло все, кажется, удачно. Жали руки, поздравляли. А главврач смеется. «Кем же мне говорит, тебя теперь по штату считать - больным или врачом?
Г а л и н а (смеется). Своевольничаешь, Мишка! После такого безобразия тебе бы в постельке лежать, а ты по знакомым разгуливаешь.
Л а в р у х и н. Тоска по дамскому обществу и хорошо заваренному чаю скалы сокрушает.
Л ю с я (Архипову). Михаил Иванович моего мужа однокурсник и друг. И это такое счастье, что его к нам в госпиталь эвакуировали! Так бывает приятно Москву вспомнить и как жили прежде. Вы знаете, у нашего дома кондитерская была и там пирожные продавали. Просто так. За деньги. (Улыбнулась.) Не верите, правда? А теперь эту кондитерскую разбомбили и наш дом тоже. И где мы будем с Шурой жить - неизвестно. Я думаю, когда кончится война, так Москву лет двадцать будут восстанавливать, не меньше. И кондитерских тоже никаких долго не будет.
А р х и п о в (улыбаясь смотрит на Люсю). Видите, товарищ военврач, какие у меня кадры, своеобразные.
Л а в р у х и н (смеется). Да, сказать по совести, завидую я вам не очень.
А р х и п о в. Между прочим, зря. Заводишко здесь, в Борске, небольшой - так, рукодельная мастерская, на двести душ. Но полтора года назад сюда из Ленинграда эвакуировали первоклассное оборудование. И вот пришли эти женщины и своими милыми неопытными руками сделали чудеса. Люсенька у нас первая на сварке работать стала, за ней и другие потянулись. Шутка сказать, эдакое воздушное создание - танки строит. Вот почему Гитлеру не жить!
Г а л и н а. Неисправим был один мой знакомый, очень любил выступать, так сказать, привычка - вторая натура.
А р х и п о в. Ладно, будет смеяться. Идемте уж.
Г а л и н а. Дайте хоть валенки надеть.
Л а в р у х и н. А вы куда собрались?
Г а л и н а. Скоро вернемся. Да, совсем забыла. Прочти. (Дает газету Лаврухину). О Павлике.
А р х и п о в. Теплее одевайтесь. (Негромко напевает.)
И останутся, как в сказке,
Как манящие огни. Г а л и н а (закутываясь в платок). А ведь, пожалуй, эта песня и о нас. Может быть, и эта ночь и эта метель останутся, как в сказке, как манящий огонек. Или та ночь, в апреле сорок второго, когда из заводских ворот, по талому снегу, прошел первый танк. (Помолчав.) А через несколько лет здесь, верно, выстроят многоэтажные дома. И липы, которые мы сажали на Ленинской прошлым летом, станут большими и дадут тень. Но мы будем уже далеко отсюда - в Москве, и все это станет чужим.
А р х и п о в. Вы жалеете об этом?
Г а л и н а. Не знаю. Кажется. Но вчера вечером увидела в кино улицу Горького и заплакала. Ну что вы смотрите на меня с сожалением?
А р х и п о в (улыбнулся). Сожаление не совсем подходящее слово, Галина Сергеевна. Я часто завидую вам. Завидую вашей настойчивости, жизнелюбию.
Г а л и н а (беспокойно). Вы, конечно, шутите?
А р х и п о в. Я говорю правду.
Г а л и н а. В Москве меня считали лентяйкой, неудачницей.
А р х и п о в. Вот чепуха-то.
Г а л и н а (усмехнулась). Вероятно, это ваш способ утешать? Со мной, товарищ Архипов, он не будет иметь успеха! Ну-ка, завяжите мне платок на спине. Потуже. Вот так. И идемте, а то я разговорилась что-то. Оказывается, он весьма заразителен, микроб красноречия.

Архипов и Галина выходят из комнаты.

Л а в р у х и н (откладывает газету). Неужели Тучков? Ведь что сделал человечина! Сколько жизней солдатских будет спасено. Вот Шурка мог бы. В это я бы поверил.
Л ю с я. Что вы, Михаил Иванович, Павлик был куда более аккуратный.
Л а в р у х и н. Аккуратный? (Улыбнулся.) Hy-ну, предположим. (Пауза.) Да, завидую.
Л ю с я. Павлику?
Л а в р у х и н. Верно, теперь Шурка продолжит его работу. Сейчас главное - не упускать время. Ведь тут же к самой гангрене тропка ведет. Да, великое дело ему досталось. А тебе, Мишка Лаврухин, нет фортуны!
Л ю с я (гладит его по плечу). Не грустите, вы еще все успеете. Еще очень много нужно сделать и всего придумать.
Л а в р у х и н (вспыхнул). Я должен работать. Завтра. С утра. Иначе мне крышка, понимаете, Люся?
Л ю с я. Конечно, понимаю. Мы с Галиной Сергеевной тоже так думаем.
Л а в р у х и н. Вот как? (Улыбается.) А это хорошо, что вы с ней дружите.
Л ю с я (точно оправдываясь). Все-таки свой человек. (Помолчав.) Вы знаете, я так по Шуре соскучилась, очень хочется поскорее поглядеть на него. Я только боюсь, он меня увидит и ужасно разочаруется. Я совсем чумичкой стала, и вот видите, какие руки. Страшно глядеть! А прежде я была такая хорошенькая, особенно когда на телеграфе работала, такая стройная, миленькая, многие удивлялись. А вы знаете, как мы с Шурой познакомились? Очень смешно! Он какой-то девушке свидание назначил у телеграфа, а она не явилась, он ее целый час прождал и был ужасно злой. А я как раз с работы шла, он меня увидел и сразу влюбился до безумия. Смешно, правда? Ну ладно, хватит о Шуре. Давайте лучше об Ольге Петровне говорить, чтобы вам не было обидно. Вы, пожалуйста, не горюйте, Михаил Иванович, что о ней нет известий. Конечно, восемь месяцев большой срок, но ведь война, мало ли что бывает. И потом, она не знает вашего адреса, не знает, что вы ранены были.

Стучат в дверь, и из коридора слышен женский голос: «Люся! Люсенька, вы не спите?»

Соседка зовет. (Выходит из комнаты и сразу же возвращается.) Вы подумайте, Михаил Иванович, как хорошо-то. Соседка с работы вернулась, а у нее, оказывается, письмо от Шуры лежало с самого утра. Верно, пишет, с каким его поездом ждать. (Разрывает конверт.) Нет, глаза у меня болят, прочтите, Михаил Иванович.
Л а в р у х и н. Но, может быть, там что-нибудь личное, Люсенька.
Л ю с я. Да ведь вы все равно свой. И потом, он такие письма пишет художественные. (Подвигает к нему лампу.) Читайте.
Л а в р у х и н (читает). «Люся, милая, прощай, через несколько часов я уезжаю на фронт. Ты знаешь, когда я болел, Ольга спасла меня, вернула жизнь. Нет, не в жизни дело, она заставила меня стать другим, понимаешь? И вот сейчас я с отчаянием убеждаюсь, что мне трудно, мне невозможно жить без нее.» (Поднимает глаза на Люсю.)
Л ю с я (тихо). Ничего. Читайте.
Л а в р у х и н (продолжает читать). «Недавно я встретил человека, который был с Ольгой в Лозовой. Он рассказал, что Ольга была ранена и, вероятно, попала в руки фашистов. Пойми, я не могу больше оставаться в тылу. Мне стыдно самого себя. Вот почему я все бросил и уезжаю. Сегодня я зашел к маме, но не застал. Так мы и не встретились. Расскажи Мише о том, что я узнал, передай ему, что я помню его и люблю. Война разметала нас в разные стороны, и, кто знает, удастся ли нас всем свидеться. Но я решил написать тебе правду, потому что больше никогда не стану лгать. Прощай. Поцелуй Шуреньку. Прости меня. Шура.»

Лаврухин кончил читать. Они долго сидят молча. На улице бушует метель

Л ю с я. Слышите, как дует? Надо вторую дверь закрыть.
Л а в р у х и н. Пожалуй.

И снова сидят молча.

Л ю с я (без движения, на ровной ноте). Ай-яй-яй, ай-яй-яй. (Помолчав.) Вы только, пожалуйста, Галине Сергеевне ничего не говорите, хорошо? Пусть она не знает. Пожалуйста.

В дверь стучат. Входит девушка, румяная, веселая.

Д е в у ш к а. Кажется, вы - Люся Ведерникова? Вас сменный мастер в цех зовет. У него до вас серьезная надобность.
Л ю с я. Конечно. Я сейчас, я быстренько. (Торопливо надевает валенки, пальто.)
Д е в у ш к а (Лаврухину). Какая метель, а? Просто цирк! А я еще у вашего дома на грузовик наскочила, глядите, какая шишка. Уж я ее снегом терла-терла - вот безобразие! А вы «В последний час» слушали? Наши в Донбасс вошли, по радио марши передают. Полная победа!
Л ю с я. Идемте. Скорее.

Обе уходят. Лаврухин подходит к репродуктору, включает его. Военный марш. Лаврухин стоит молча.

КАРТИНА ШЕСТАЯ. ДОРОГИ.
Апрель 1945 года.

Ночь. Германия. Полуразрушенный вокзал. У стены фигуры трех спящих солдат. В центре, на ящиках, расположился
сержант Солдатенков, пожилой, бородатый. Возле него Артиллерист, высокий, бледный парень с аккордеоном в руках,
тихонько наигрывает песню о дорогах. В углу, положив голову на мешок, спит какая-то женщина. Очень далекий орудийный
гул. По небу беспокойно бродят прожекторы. Временами на горизонте вспыхивают отсветы дальнего боя. Солдаты просыпаются.

П е р в ы й с о л д а т. Эх, Германия! Злые мне тут сны снятся.
В т о р о й с о л д а т. А мне нет. Мне родимый дом приснился.
Т р е т и й с о л д а т. Ну и ладно.

Все трое засыпают.

А р т и л л е р и с т (играет на аккордеоне и поет).
Эх, дороги
Пыль да туман. С о л д а т е н к о в (пьет чай и закусывает хлебом). Да, бродит по Европе русский мужик, а покоя ему нет - по родной земле тоскует.
А р т и л л е р и с т (продолжает играть). А я не о том печалюсь. (Оборвав игру, посмотрел в сторону боя.) Не дошел я до Берлина.
С о л д а т е н к о в. Дойдешь, артиллерист.
А р т и л л е р и с т. Домой направляют.
С о л д а т е н к о в. Что так?
А р т и л л е р и с т. Не гожусь более.
С о л д а т е н к о в. Бывает.
А р т и л л е р и с т (запел со злостью). «А вокруг земля кружится...»

Солдаты просыпаются.

П е р в ы й с о л д а т. Опять артиллерист тоскует. Гармонь у него хорошая.
В т о р о й с о л д а т. То не гармонь, то аккордеон, дурило.
Т р е т и й с о л д а т. Ну и пес с ней.

Солдаты засыпают. Слышен шум подъехавшей машины.

С о л д а т е н к о в. Гляди-ка, санитарные машины подошли. Лечись - не хочу! А может, тебе требуется, артиллерист?
А р т и л л е р и с т. Мне больше ничего не требуется.

На перрон быстро входит Ведерников, следом за ним Зойка, толстенькая, небольшого роста санитарка,
за плечами у нее автомат, голова перевязана бинтом.

З о й к а (оглядываясь). Был вокзал - нет вокзала.
В е д е р н и к о в. Где переправа через Одер, сержант?
С о л д а т е н к о в. Так что переправу только наводят, товарищ военврач. К утру будет.
З о й к а. Ты нам сказки не рассказывай, пехота. Тут переправа еще вчера работала.
С о л д а т е н к о в. Верно, умница. Только нас беспокоят сильно. Вчера, к примеру, и вокзальчик этот был целый, а фашисты вон какое безобразие сделали.
В е д е р н и к о в. Вот что, Зойка, я вниз к реке схожу, а ты меня здесь подожди. (Уходит.)

Солдаты просыпаются.

П е р в ы й с о л д а т. Что за шум? Никак, новый народ прибыл?
В т о р о й с о л д а т. Нет. Это нам землячки снятся.
Т р е т и й с о л д а т. А ну, кончай базар, лейтенант спать велел.

Засыпают.

С о л д а т е н к о в (указывая Зойке на забинтованную голову). Ты что же, ранена?
З о й к а (небрежно). Еще чего выдумал! Это меня повар половником зашиб. Вот так, старший сержант.
С о л д а т е н к о в. Ого, ты сурьезная.
З о й к а. Будь уверен.
С о л д а т е н к о в. А автомат к чему?
З о й к а. Не на печке сидим.
С о л д а т е н к о в. Уж больно много медалей на тебя повесили!
З о й к а. Медалей много, звездочки недостает.
С о л д а т е н к о в (ахая). Золотой?
З о й к а. На меньшее не согласна.
С о л д а т е н к о в. Ну, девка!
З о й к а. Была девка, а теперь нет.
С о л д а т е н к о в. А вот у начальника твоего что-то не видать медалей?
З о й к а. У него больше моего в два раза. Он только их носитъ воздерживается.
С о л д а т е н к о в. Это почему же?
З о й к а. Они при операции брякают очень.
А р т и л л е р и с т. Ты скажешь!
З о й к а. Да ты знаешь, что он за личность, Александр Николаевич? Он много тысяч бойцов своей рукой спас. Скажем, оторвет тебе голову, а он новую приставит, и шагай, солдат, своей дорогой. Его маршал Конев в губы целовал, понимаешь, балда?
С о л д а т е н к о в. Уж больно ты горячо рассуждаешь. Видать, интерес у тебя есть.
З о й к а. Был интерес - нет интереса. Разве я ему пара! Он для меня не более, как дальняя звезда. (Подумав.) И не менее.
С о л д а т е н к о в. Понятно. Выходит, другая у него есть?
З о й к а (вздохнув, кивнула головой). Без вести пропала три года назад. Тоже военврач была. (Не сразу.) Светать скоро станет. (Неожиданно отбила ногами чечетку) Эх, зачем ты меня родила на свет, мамочка! (Помолчав.) Сыграй что-нибудь грустное, артиллерист.
А р т и л л е р и с т. Это можно. (Негромко играет вальс.)

Солдаты просыпаются.

П е р в ы й с о л д а т. А сейчас удивительное случится.
В т о р о й с о л д а т. Какое еще удивительное?
Т р е т и й с о л д а т. Будет врать-то.
П е р в ы й с о л д а т. А вот увидите.

Все трое засыпают. Артиллерист продолжает играть вальс. Спящая женщина просыпается. Это Ольга. Она очень изменилась.

О л ь г а (негромко Солдатенкову). Уже утро? Кажется, светает. Не навели еще переправу?
С о л д а т е н к о в. Никак нет. А вы спите, не тревожьтесь. Ежели что, я вас разбужу, как обещал.
О л ь г а. Спасибо. (Натягивает на себя шинель.) Ночь сегодня какая прохладная. А небо чистое - ни облачка. Хороший день будет завтра. (Поворачивается и засыпает.)
А р т и л л е р и с т (отложив аккордеон). Хватит, наигрался. (Подошел к Зойке.) Раненых везете?
З о й к а (кивнула головой). Из-под Блакенбурга.
А р т и л л е р и с т. Ну, как там?
З о й к а. Части к Берлину стремятся. Похоже, кончается война, артиллерист.

Возвращается Ведерников.

В е д е р н и к о в. Переправу восстановят через час, придется ждать, в обход ехать далеко. Ступай к машинам, 3ойка, скажи, чтобы в лесок заехали, а то здесь бомбят часто.
З о й к а. Есть. (Убегает.)
С о л д а т е н к о в. Подсаживайтесь к нам, товарищ военврач. Чайком не воспользуетесь?
В е д е р н и к о в. Налей кружечку. (Пауза.) Давно воюешь?
С о л д а т е н к о в. С июля сорок второго.
В е д е р н и к о в. С нашим братом имел дело?
С о л д а т е н к о в. А как же! Сурьезно со мной обстояло - думал, без ноги останусь. Спасибо, препарат доктора Тучкова выручил.
А р т и л л е р и с т. Об этом аппарате и я в госпитале слышал. Говорят, великая вещь.
С о л д а т е н к о в. Это точно. Только он не во всех случаях способствует. Вот у нас в лазарете старшина Васюков гангреной мучился. Ну, ему, конечно, тоже накладывали раствор этот на зараженное место. А он, старшина, от кровотечения помер.
В е д е р н и к о в (мрачнея). Видишь ли, сержант, против гангрены раствор помогает в редких случаях.
С о л д а т е н к о в. Что же он, доктор Тучков то есть, не усовершенствовал свой препарат?
В е д е р н и к о в (помолчав). Он погиб на фронте, доктор Тучков.
С о л д а т е н к о в (мягко). Понятно. С мертвого спроса нет. Ну, а другие врачи что же?
В е д е р н и к о в. Газовая гангрена - не шутка, сержант. И все же, дай срок, найдется и на нее управа.
С о л д а т е н к о в. Да, ежели подумать, война вашему брату - великая практика.
В е д е р н и к о в. Только годы уходят, не вернешь их. (Помолчав.) О матери я очень тоскую, сержант. Жили вот в одном городе, а виделись редко. Сейчас даже вспомнить об этом страшно: как я мог так жить. (Помолчав, берет лежащий перед Солдатенковым осколок зеркала, смотрит на себя.) Да, постарел. Уходят дни. Когда я был мальчишкой, я думал, что дни не исчезают бесследно, а уходят куда-то и там живут своей постоянной, неизменной жизнью. (Помолчав.) Куда уходят дни, сержант?
С о л д а т е н к о в. А куда им уходить? Они тут, при нас. Хорошо прожитый день и после нашей смерти жив остается. (Помолчав.) Вот кончится война, строже жить будем. (Значительно.) Кому жизнь оставлена, с того ныне особый спрос.
В е д е р н и к о в. Думаешь?
С о л д а т е н к о в. У меня в эту войну семь дружков погибло. Что ж, вы считаете, они свою жизнь отдали, чтоб я на лавке валялся и пироги с водкой жрал? Полагаете, они за такую перспективу погибли?
В е д е р н и к о в. Ну, а по-твоему как, сержант?
С о л д а т е н к о в. Пока на земле горе, нам покоя нет.
А р т и л л е р и с т. Это точно.

На перроне показывается Зойка, она останавливается в некотором отдалении и независимо поглядывает на разговаривающих.

В е д е р н и к о в. Ты зачем пришла?
З о й к а. Просто так пришла.
В е д е р н и к о в. Садись чай пить. Сержант угощает.
З о й к а (подходя). Налейте, что ли.
С о л д а т е н к о в. Она у вас строгая.
В е д е р н и к о в. Набаловалась.
З о й к а. Ну да, мое баловство - под пулями лазать. (Отхлебнула чай.) Что ж чай-то не крепкий пьешь, пехота?
В е д е р н и к о в. Сердитый у меня адъютант. Второй год с ней маюсь.
З о й к а. Вот погодите, встретитесь с вашей звездочкой, сдам я ей вас в полной целости и прощайте - только вы Зойку Толоконцеву и видели! А ну, сыграй грустное, артиллерист.
А р т и л л е р и с т. И сыграю. (Играет опять вальс.)
С о л д а т е н к о в. Слыхал я, товарищ военврач, подружка у вас без вести пропала?
В е д е р н и к о в (обернулся к Зойке.) Разболтала уже.
С о л д а т е н к о в. Вы, товарищ военврач, не теряйте веры. У всех встречных спрашивайте. На фронте встречи бывают - как нигде. Думают, убит человек, а он жив. Видите, женщина спит. Тоже небось о ней думают - погибла, а она жива.
В е д е р н и к о в. Кто такая?
С о л д а т е н к о в. Простая женщина. У немцев в плену была. Потом к партизанам убежала, потом в немецком тылу в разведке находилась. Сколько лет без вести числилась, а теперь вот, как вы, переправы на тот берег ждет.

Артиллерист продолжает играть. Ведерников медленно подходит к Ольге и тихо опускается перед ней на колени.

З о й к а. Вы что улыбаетесь, Александр Николаевич?
В е д е р н и к о в (смотрит на Ольгу). Какое хорошее лицо. Только исхудавшее очень. И на Ольгу похожа. Чуть-чуть.
А р т и л л е р и с т (кончил играть). Хватит. Расстраивает меня музыка, нет сил.

Пауза.

В е д е р н и к о в. Ну, время идти. Двинулись, Зойка.
З о й к а. Спасибо за чай, пехота. Будь здоров, артиллерист. (Уходит.)
В е д е р н и к о в (возвращается к Солдатенкову). Папироска у меня погасла, дай-ка огоньку, сержант.
С о л д а т е н к о в. А ну, стой, военврач. (Прислушивается.) Фриц летит. (Все замолкают. Слышен гул приближающегося бомбардировщика.) Сейчас переправу бомбить будет.
А р т и л л е р и с т (будит Ольгу). Воздух! Воздух!

У переправы заработали зенитки.

С о л д а т е н к о в. Ложись, завтра победа, помирать неохота!
О л ь г а (не понимая, смотрит на Ведерникова). Шура! Шура!

Гремят зенитки, слышно как на переправу пикирует бомбардировщик.

В е д е р н и к о в. Ольга!

Ольга стоит на коленях, протянула к нему руки. Он бросается к ней и, обняв, словно закрывая ее от пуль своим телом. Самолет выходит из пике. Гул мгновенно удаляется, возникает неправдоподобная тишина.

С о л д а т е н к о в (встает, отряхивается). Опять живы. Смотри пожалуйста!

Ведерников медленно приподнимается и осторожно вглядывается в Ольгу.

О л ь г а. Милый мой.

Ведерников берет ее голову нежно целует в губы. Солдаты просыпаются.

П е р в ы й с о л д а т. Что за шум, а драки нет?
В т о р о й с о л д а т. Слышь, Мишка, а мне приснилось, будто убило нас.
Т р е т и й с о л д а т. Ну да! Новое дело.

ВВсе трое засыпают.

А р т и л л е р и с т (Солдатенкову). Там внизу люди кричат, схожу узнаю. (Идет к переправе.)
С о л д а т е н к о в (подходит к Ведерникову). Ну, что я говорил? Вот и встретились, товарищ военврач.
В е д е р н и к о в (Ольге). А ведь я не узнал тебя, чуть не ушел. Когда ты спала, у тебя было такое чужое лицо. И волосы седые, вот здесь. (Смотрит на нее, все еще не веря, что это не сон.) Жизнь моя.

От переправы поднимается артиллерист, на руках его лежит Зойка.

А р т и л л е р и с т (кладет Зойку на землю). Все, товарищ военврач.
В е д е р н и к о в (наклоняется над ней). Зойка!
З о й к а (тихо). Встретились, Александр Николаевич? Ну вот, прощайте. Теперь имею право. Была Зойка - и нет. (Умирает.)
С о л д а т е н к о в. Кому смерть, кому жизнь.

Молчание.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Май 1945 года.

Поселок Сокол. Небольшой садик перед домом Лаврухина, отделенный забором от соседского участка. Звездное небо.
Из освещенных окон соседнего домика доносятся звуки радио - бой часов с Красной площади. Открывается калитка,
входят Ольга и Ведерников с чемоданами.

О л ь г а. В окнах темно. Кажется, легли спать.
В е д е р н и к о в. Двенадцать. Слышишь, кремлевские часы бьют!

Они берутся за руки и слушают далекий бой часов.

О л ь г а. Неужели мы дома, Шура?
В е д е р н и к о в (не сразу). Все может быть.
О л ь г а (шепотом). Я постучу.
В е д е р н и к о в (тоже шепотом). Тебе страшно?
О л ь г а (помолчав). Что мы скажем Мише?
В е д е р н и к о в. Все. (Быстро взбегает на крыльцо и стучит в дверь.)
О л ь г а. Неужели никого?
В е д е р н и к о в (освещает фонариком дверь). 3амок на двери.

Садятся на ступеньки.

О л ь г а (задумчиво). Странно. Я часто думала о своем возвращении, какое оно будет. Все случилось не так. Совсем.
В е д е р н и к о в (берет Ольгу за руки и ласково сажает рядом с собой). Ты напрасно не послушалась меня. Прямо с вокзала нам следовало поехать к маме. (Улыбнулся.) Мне так хочется, чтобы вы подружились. (Ольга нежно обнимает его.) Мы с тобой, как два беспризорника.
О л ь г а. Почему?
В е д е р н и к о в. Так мне кажется.
О л ь г а. О чем ты думаешь?
В е д е р н и к о в. О нашем доме. Видишь, я нарисовал его на земле прутиком. Тебе нравится?
О л ь г а. Да. (Улы6нулась.) Особенно воротца красивые.
В е д е р н и к о в. Где этот дом, Оля?
О л ь г а. Не знаю. (Показывая на рисунок.) Вот здесь. И больше нигде. (Смотрит на Ведерникова.) Ты все время думаешь о Люсе и Шурочке. Что с ними, да? (Ведерников молча кивнул головой.) И я тоже. (Тихонько.) 3наешь, на войне я часто загадывала - неужели мы снова встретимся? Тогда это казалось таким счастьем! А вот теперь, когда мы наконец вместе...
В е д е р н и к о в. Это перестало казаться счастьем?
О л ь г а (в отчаянии). Молчи. Мы так долго искали друг друга. И вот нашли. (Сжимая его руки.) Остального нет. Правда?
В е д е р н и к о в. Наверно.

Из соседнего домика слышится негромкая музыка, Ведерников настороженно прислушивается.

О л ь г а. Что ты, Шура?
В е д е р н и к о в. Песенка. Помню, у меня в госпитале один майор пел. (Не сразу.) А потом умер. (Стиснул зубы.) От гангрены. (Горячо.) Понимаешь, умер человек, а вот глаза его перед смертью, взгляд. Этого из памяти не выжжешь. Ничем.
О л ь г а. Ты считаешь, что виноват в его смерти?
В е д е р н и к о в. И так можно считать.
О л ь г а. А иначе считать можно?
В е д е р н и к о в. Можно. То-то и горе. (Песня смолкает.) Замолчал майор. (Опускает голову на руки.)
О л ь г а (ласково). Шура.
В е д е р н и к о в (быстро). Если бы ты знала, как мне нужен сейчас Михей! Ах, черт, я слишком много всего наобещал! И вот мне тридцать, молодость прошла. (Пауза.) Нет! Пусть все, все будет сначала.
О л ь г а (тихо). Пусть. (Помолчав.) Это все-таки глупо - сидеть одним, ночью, в саду, Пойдем к соседям, узнаем, где наши. Может быть, уехали куда-нибудь.
В е д е р н и к о в. Идем.

Они уходят на соседний двор. С улицы слышатся голоса. Затем отворяется калитка, и в садик входят тетя Тася, Нина, Лаврухин и Галина.

Л а в р у х и н (смотрит на часы). Первый час. Мы ведем себя как отчаянные полуночники.
Т е т я Т а с я. На Нинином месте я бы вообще не ложилась спать! Взяла бы лихача, или, как это теперь называется - «виллис»? - и до рассвета каталась бы по Москве. Как никак, а после конца занавес давали четырнадцать раз!
Л а в р у х и н. Что и будет немедленно отмечено. Приготовлены торт и шампанское. Мы будем до утра прожигать жизнь.
Т е т я Т а с я. Мои дорогие, я отправляюсь на кухню. Иначе вам придется ждать целую вечность. Увы, меня губят все эти технические модернизации вроде керосинки.
Н и н а. Я помогу вам, тетя.
Т е т я Т а с я. Ни за что! (Уходит в дом.)
Г а л и н а. Нина, можно мне поцеловать вас? (Крепко ее целует.) Вы удивительно играли сегодня. У меня такое чувство, словно вы мне помогли в чем-то очень важном.
Н и н а (неловко улыбнулась). Как вы похвалили меня, я даже покраснела. Спасибо. Как хорошо, правда, Миша? (3адумчиво.) А знаете, о ком я все время думаю сегодня? О Павлике. Ведь он в «Бесприданнице» цыганкой меня видел, а сегодня - Лариса. Милый Павлик. (Помолчав.) Я пойду прилягу немножко. Кажется, успех вскружил мне голову в самом не фигуральном смысле.
Г а л и н а. Знаешь, помоему, она чудо. В ее годы - такая глубина.
Л а в р у х и н. Да, жаль, что Ольге не пришлось ее увидеть.
Г а л и н а. Ты не веришь, что Ольга вернется?

Пауза.

Л а в р у х и н. От Шурки попрежнему нет писем?
Г а л и н а. Ни слова.
Л а в р у х и н. Люся, верно, беспокоится.
Г а л и н а. Молчит. Она ведь никогда не жалуется, не плачет, всегда одна. За ней решил поухаживать сосед, пригласил ее в кино, она ударила его, заперлась в комнате и позвонила, чтобы я пришла. Потом этот злополучный Митенька три недели извинялся.
Л а в р у х и н (улыбнулся). Мне кажется, ты ее любишь.
Г а л и н а (не сразу). Мы два года прожили рядом и работали вместе. Это было удивительное время.
Л а в р у х и н. Уж не соскучилась ли по Борску, Галина Сергеевна?
Г а л и н а. Пожалуй. Все это нелепо, Мишка! (Горячо.) Там, в Борске, я чувствовала себя нужной. А здесь я опять очутилась одна. Так сказать, наедине с пишущей машинкой. Точно меня вернули к уже прожитой жизни!
Л а в р у х и н (улыбнулся). Ну что ж, поезжай на завод, где парторгом ЦК товарищ Архипов.
Г а л и н а. Архипов. (Помолчав.) Кстати, он приезжает завтра.
Л а в р у х и н (рассмеялся). Очень здорово у тебя это звучит «кстати». Вот что, приведи-ка его к нам, пообедаем вместе.
Г а л и н а. Я скажу, но... (Посмотрела на часы.) Ой, побежала! Да закрытия метро шесть минут. (Бежит к калитке.)
Л а в р у х и н. В каком часу он приезжает?
Г а л и н а (оборачиваясь). В семь утра. А что?
Л а в р у х и н. Кстати. Теперь я, кстати, понимаю, почему ты так торопишься на метро.
Г а л и н а. Вот дурак! (Убегает.)
Л а в р у х и н (смеется). До завтра!

Лаврухин прислушивается к музыке, которая доносится из соседнего домика, закуривает трубку.
В саду появляется Ведерников. Лаврухин поднимается со скамьи. Мгновение они молча смотрят друг на друга.

Л а в р у х и н. Ты? (Ведерников молча протягивает руку Лаврухину.) Сколько мы не виделись?
В е д е р н и к о в. Почти пять лет. Помнишь, ты приезжал с Олегом из Нарьян-Мара и мы встретили новый, сорок первый год?
Л а в р у х и н. Да. (Смотрит на его ордена и медали.) Ого, сколько у тебя! (Помолчав.) Отчего ты так долго не писал? Тут о тебе беспокоились. Ты уже был дома?
В е д е р н и к о в. Дома? (Не понял сразу, о чем речь.) Я прямо с вокзала.
Л а в р у х и н. Люся ведь теперь живет у твоей матери.
В е д е р н и к о в. Да? (Пауза.) Как они?
Л а в р у х и н. Тесновато живут, но, кажется, дружно. (Осторожно.) Дело в том, видишь ли, у твоей матери был сердечный припадок, вот Люся за мной и заходила.
В е д е р н и к о в. Припадок?
Л а в р у х и н (мягко). Она очень нездорова у тебя. (Пауза.) Когда ты ее видел в последний раз?
В е д е р н и к о в. Я? Погоди, дай вспомнить. Странно - больше пяти лет прошло.
Л а в р у х и н. Время торопливее людей, Шура. (Долгое молчание.) Скажи, почему ты не отвечал на мои письма? Помнишь, год назад, я просил у тебя черновики Павлушкиной работы.
В е д е р н и к о в. Черновики. Они не представляли интереса.
Л а в р у х и н. Неправда. Работа Павлика - только начало. При гангрене раствор применять рискованно - он может вызывать кровотечение.
В е д е р н и к о в. Знаю.
Л а в р у х и н. Чего же ты ждал два года? Записи Павлика были у тебя, ты владел всеми ключами, и завершить дело надо было именно тебе.
В е д е р н и к о в (не сразу). Не было никаких записей Павлика.
Л а в р у х и н. Что?
В е д е р н и к о в. Над препаратом я работал самостоятельно. Все было сделано, не хватало последнего звена. И вот в дневнике Павлика я нашел фразу, которая подвела меня к верному решению.
Л а в р у х и н. Значит, автор препарата не Павлик, а ты? (Ведерников молчит.) Так. А ведь это было первое, о чем я тогда подумал. Приписал свой успех другому. Зачем? (Пауза.) Пожалел мать Павлика?
В е д е р н и к о в (не сразу). Да! Но если всю правду - не это было главным. (Горячо.) Видишь ли, даже наедине с собой, я понимал, что недостоин награды. Ведь мне так и не удалось все решить единолично. Все, от начала до конца! Мне казалось это неполной победой.
Л а в р у х и н (тихо). Вот мы и добрались с тобой до сути, Шура. (3адумчиво.) Все желал сделать один. Ничьей помощи не хотел. Молчишь? Ордена на тебе поблескивают, и молчишь?
В е д е р н и к о в (тихо). И молчу.
Л а в р у х и н (страстно). Как ты мог бросить свое, свое? То, что было рождено тобой. Твою мысль! Я завидовал тогда, смертельно завидовал, что это тебе выпала великая работа, а ты...
В е д е р н и к о в. Да, теперь только одним могу оправдаться - закончить работу. И я сделаю это. Слово.
Л а в р у х и н (не сразу). Помнишь мое письмо о черновиках? Я решил продолжить дело Павлика. После долгих поисков мы видоизменили раствор и нашли состав, который, обладая меньшей токсичностью, позволяет вводить его в мышцу зараженного гангреной.
В е д е р н и к о в (нетерпеливо). Дальше!
Л а в р у х и н. Практический итог - в восьми случаях из десяти полное заживление раны без хирургического вмешательства.
В е д е р н и к о в. Ты. Тебе это удалось? (Молчит некоторое время, потом обнимает Лаврухина.)

В саду появляется Ольга.

О л ь г а (негромко). Здравствуй, Миша.
Л а в р у х и н (оборачивается и долго, как бы не понимая, смотрит на нее). Ты жива?
О л ь г а. Видишь, я вернулась.
Л а в р у х и н (тихо). Я никому не говорил, что верю. Даже Нине. Я так боялся. А почему ты так поздно?
О л ь г а. Разве Шура не рассказал?
Л а в р у х и н. Шура?
О л ь г а. Ведь мы вместе приехали.
Л а в р у х и н (не сразу). Понимаю.

Вдоль забора мелькает чьято фигура, открывается калитка, в сад вбегает Люся. Она одета небрежно,
на голову накинут чужой старушечий платок. Увидев Лаврухина, она бросается к нему.

Л ю с я. Мишенька, я опять за вами. Шуриной маме очень плохо. Помогите нам, Миша!
В е д е р н и к о в. Что?
Л ю с я (подходит к нему и осторожно трогает его одним пальчиком). Шуренька.
В е д е р н и к о в (берет ее за руки). Веди меня, скорее! Идем! Идем, Люся!

Они бегут по саду.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ. КОМУ ОСТАВЛЕНА ЖИЗНЬ.

Утро следующего дня. Падают последние капли дождя. Открывается калитка, к дому Лаврухина по саду идет Ведерников.
Он без фуражки, шинель наброшена на плечи. Следом за Ведерниковым в сад входит Люся, в руках она держит его фуражку.
Порывшись в карманах, Люся достает очки, надевает их, подходит к Ведерникову и острожно дотрагивается до него рукой.

Л ю с я. Вот. Ты оборонил фуражку. Я шла сзади и подобрала.
В е д е р н и к о в. Спасибо.
Л ю с я. Я боялась, как бы с тобой не случилось что. (Пауза.) Верно, ты очень промок под дождем. Уже давно утро, а ты все ходишь и ходишь.
В е д е р н и к о в. Ничего.
Л ю с я. Ты не обвиняй себя, что она умерла. Было поздно, и ты ничем не мог помочь. Ты не виноват, Шура.
В е д е р н и к о в (усмехнувшись). Вероятно.
Л ю с я. Ты смеешься?
В е д е р н и к о в. Нет. (Помолчав.) Ты давно живешь у мамы?
Л ю с я. Четвертый месяц. Как из эвакуации вернулась. Мы жили весело, после работы обедали все вместе, радио слушали, играли в дурачка. Ждали твоих писем. Только вот их не было.
В е д е р н и к о в (помолчав). Почему у тебя такие руки?
Л ю с я. Я работала на сварке, я ведь писала тебе. А это знаешь как трудно? (Смотрит на него.) Что ты, Шура?

Ведерников как-то странно наклоняет голову, точно кланяется, может даже показаться, что он хочет стать перед ней на колени.

Шуренька.
В е д е р н и к о в (тихо). Я пойду. Мне надо побыть одному. Не бойся. Все пройдет. (Уходит.)

Люся смотрит ему вслед. Из дома на крыльцо выходит Ольга.

О л ь г а. Люся!
Л ю с я (оглядывается и долго смотрит на Ольгу). Здравствуйте.
О л ь г а. А Шура?
Л ю с я (показывая на улицу). Вон он пошел.
О л ь г а. Она умерла?
Л ю с я. Да. (Пауза.) Когда Шура пришел, было поздно. Он не давал ей никаких лекарств, ничего. Он стал рассказывать, что очень ее любит. (Помолчав.) Но она все-таки умерла.
О л ь г а. Куда он пошел?
Л ю с я. А никуда. Он просто ходит по улице и о чем-то думает все время. Он уже давно так ходит. Часа четыре. (Поясняя.) Верно, он не знает, что ему дальше делать. (Ольга молчит.) А вы сильно изменились, я бы вас не узнала. (Не сразу.) Видите, как все вышло.
О л ь г а. Да.
Л ю с я. Мне ведь Шура все рассказал. И про плен и как вы в немецком тылу были. (Тихо.) Настрадались вы.
О л ь г а (помолчав.) Вам, вероятно, тоже трудно жилось?
Л ю с я. Как сказать. Во-первых, я не одна была, многие люди очень обо мне заботились. Например, Архипов Никита Алексеевич. Я ведь работала на танковом заводе. Конечно, это вам не телеграммы принимать - совсем другая штука. Но ясно, это все пустяки, если сравнить с вами.
О л ь г а. Что вспоминать! Прошлой жизни конец, Люся. Новая начинается.
Л ю с я. Да, да. Только бы война не повторилась, верно? Я сейчас много об этом размышляю, ведь столько пришлось увидеть горя. Очень хочется, чтобы народы не страдали в дальнейшем, правда?
О л ь г а. А что у вас с глазами? Почему вы в очках, Люся?
Л ю с я. Да так, вообще. (Пауза.) Hy, мне пора, до свидания.
О л ь г а. Люся!
Л ю с я (обернулась). Что?

Ольга подбежала к ней, хотела что-то сказать, не смогла и опустила голову.

(Тихо.) Не надо. Ведь вы ни в чем не виноваты. Разве вы не заслужили своего счастья? (С гордостью.) Не бойтесь, я не стану завидовать. Я теперь не 6едная. (Убегает.)

С улицы идет тетя Тася. На крыльцо выходит Лаврухин.

Т е т я Т а с я. Это ты, Ольга? Сегодня в «Комсомольской правде» статья о Нине, ее очень хвалят. (Смеется.) Ну вот, теперь я могу умереть - сбылось все, о чем я мечтала.
О л ь г а (берет ее руку, целует и тихо говорит). Тетя, милая.
Т е т я Т а с я. Да-да, вот мы и снова вместе! Война кончилась, и самое трудное теперь позади.
Л а в р у х и н. Вы думаете? (Целует тетю Тасю.)
Т е т я Т а с я. Конечно! Вот боюсь только, американцы что-нибудь выкинут. И потом этот Трумэн, он очень ненадежный субъект. Не правда ли, Миша?
Л а в р у х и н (улыбнулся). Пожалуй.
Т е т я Т а с я. Я положу Нине газету под подушку. Вот и солнышко! Счастливый день! (Уходит.)
Л а в р у х и н (не сразу.) Здесь была Люся?
О л ь г а. Да. Ночью умерла Шурина мама.
Л а в р у х и н. Где он?
О л ь г а. Не знаю. (Пауза.)
Т е т я Т а с я (выходит на крыльцо). Она проснулась и читает газету. Она совершенно спокойна. Совершенно.

С улицы в калитку входит Архипов.

А р х и п о в (улыбаясь, немного смущенно). Ну, принимай гостей, Михаил Иванович?
Л а в р у х и н. Никита! Ах ты, мой милый! (Обнимает его.)
А р х и п о в. Ты не удивляйся, что рано. События, понимаешь. Галины Сергеевны еще нет?
Л а в р у х и н. Знакомься. Настасья Владимировна - хозяйка данной территории. Ольга - о ней ты слышал неоднократно.
А р х и п о в (улыбнулся). Приходилось. (Жмет ей руку.)
Л а в р у х и н. А это Архипов Никита Алексеевич. Так сказать, бог тыла. Кроме того, великий человек, как утверждают некоторые, Галина в том числе.
А р х и п о в (смеется). Ох, и злой же ты, доктор! Ну, а где Люся? Работает? Учится?
Л а в р у х и н. К экзаменам готовится в машиностроительный. Это ведь твоя идея, кажется?
А р х и п о в. Да, очень хочется видеть вот такую хорошую женщину счастливой. Как она о своем муже рассказывала - весело и удивительно любовно! Послушаешь такой разговор - до того станет противно, что ты дурак, холостой мужчина. (Ольге.) Вернулся он, кстати, с фронта?
О л ь г а (помолчав). Вернулся.
А р х и п о в. Ну, мир им и любовь. Да вы что молчите?
О л ь г а (быстро). Я... я позабочусь о чае. (Идет в дом.)
Т е т я Т а с я. Но ты совершенно не в курсе нашей керосинки. Увы, она по-прежнему строптива и непостоянна. (Уходит вслед за Ольгой.)
А р х и п о в (легонько ударяя Лаврухина по плечу). Ну, нашлась она все-таки, твоя Ольга. (Улыбаясь.) Счастливец!

В сад быстро входит Галина.

Г а л и н а. Доброе утро, Мишук! (Увидела Архипова.) Вы уже здесь, Никита Алексеевич?
А р х и п о в. Как видите, поторопился. В ЦК меня отпустили раньше, чем предполагал. Почему вы смеетесь?
Г а л и н а (весело). Не знаю. (Пауза.)
Л а в р у х и н. Она кстати смеется.
А р х и п о в. Что? Не понял.
Л а в р у х и н. Оставляю вас вдвоем. Мне почему-то кажется, что это вас не огорчит. Кстати. (Уходит в дом.)
Г а л и н а (вслед Лаврухину). Ну тебя. (Помолчав, Архипову.) Как ваши дела?
А р х и п о в. Хороши, кажется.
Г а л и н а (не сразу). Никита Алексеевич. Я должка сказать вам два очень серьезных слова.
А р х и п о в. Слушаю, Галина Сергеевна.
Г а л и н а. Я хотела сказать их еще утром, но не решилась. Так вот, я... Словом, мне следует вернуться в Борск. Нет, не перебивайте, я хочу сказать все. Вы бесконечно мне дороги, милый Никита Алексеевич. Но суть не в этом! Борск - город, в котором я поняла цену людям. И свою цену тоже. А это немало. Словом, я решилась вернуться к вам. Навсегда, понимаете?
А р х и п о в (он очень взволнован). Да. То есть нет. (Пауза.) Что вы думаете делать на заводе?
Г а л и н а. Хочу вернуться в конструкторский отдел. А дальше поглядим.

Пауза.

А р х и п о в. Вся штука в том, Галина Сергеевна, что я не еду в Борск. Я остаюсь в Москве на учебе, мне только что об этом сообщили в отделе кадров.
Г а л и н а (растерянно). Нет, погодите.
А р х и п о в. Это именно так, и я шел сюда, думая, что теперь мы будем довольно часто видеться с вами.
Г а л и н а. И этого нельзя изменить?
А р х и п о в (улыбнулся). В отделе кадров ЦК партии лучше знают, надо мне учиться или нет.
Г а л и н а (помолчав). И долго вы будете тут набираться ума-разума?
А р х и п о в. Видимо, полгода.
Г а л и н а. Вы хоть учитесь-то на «отлично», чтобы мне не было стыдно за вас в Борске. А я постараюсь, чтобы и для меня эти полгода не прошли даром.
А р х и п о в. И все же грустно немножко.
Г а л и н а. Что поделаешь, милый Никита Алексеевич, чему вы меня учили, то я и делаю.
А р х и п о в. Словом, научил на свою голову.

Оба засмеялись.

Г а л и н а. Ничего, я в Москве недельку пробуду. (Лихо.) Погуляем! (Снова засмеялась.) Помните, как говорили по субботам ваши старички плотники: «Эх, Архипов, погуляем!»
Т е т я Т а с я (появляясь на крыльце). Никита Алексеевич, вас ждут к столу. Это почти неправдоподобно, но чайник закипел.
А р х и п о в. Ободряющее событие! Особенно для человека голодного и бездомного. Идемте, Галина Сергеевна. (Уходит в дом.)
Т е т я Т а с я (задерживая Галину). Удивительно жизнерадостный мужчина! Он напоминает мне артиста Муратова в роли Карла Моора, предводителя разбойников. Я была в него влюблена, но он уехал в Самарканд. Умные мужчины всегда недогадливы. (Уходит вслед за Архиповым.)

Галина тоже хочет уйти, но на крыльце показывается Ольга.

Г а л и н а (увидела ее). Ольга! Вы?
О л ь г а. Здравствуйте, милая. (Целует Галину.) Как странно, все точно пугаются меня.
Г а л и н а. Нет, но еще вчера ночью вот на этой скамейке мы говорили с Мишей о вас и...
О л ь г а. И не верили, что я жива? А я - вот она! Нет-нет, о себе расскажу после. Дайте-ка лучше поглядеть на вас. Вы совершенно другая стали. Счастливая за десятерых.
Г а л и н а (смеется). Господи, неужели это так заметно?
О л ь г а. По глазам вижу.
Г а л и н а. Знаете, Оля, у меня сегодня такое чувство, будто я с горы лечу на санках и дух захватывает, и ничего я не боюсь! (Улыбнулась.) А вы когда вернулись?
О л ь г а. Вчера. (Помолчав.) Я ведь не одна приехала. Мы с Шурой. (Тихо.) Вместе.
Г а л и н а (после долгого молчания). Ольга, вы...
О л ь г а. Да. (Почти резко.) Я его люблю. Вы угадали это давно. С той поры прошло шесть лет. Годы войны, дороги, разлука, смерть - и опять дороги! И вот мы наконец вместе. Несколько лет ждали мы этого дня и... (В отчаянии.) Помогите мне, я не знаю, что делать.
Г а л и н а. Уезжайте. Сегодня же. Немедленно!
О л ь г а. Нет, нет.
Г а л и н а. Помню, вы как-то сказали, что полюбить - значит помочь, научить, спасти. Если это так и вы действительно помогли ему стать другим, он не сможет быть счастлив с вами.
О л ь г а. Это жестоко.
Г а л и н а. Правда почти всегда бывает жестокой. (Усмехнулась.) И все же лучше доброй лжи. (Помолчав.) А будущее Шурки. Пускай оно не тревожит вас. Ведь Люся... В ее маленьком сердечке столько доброты, тепла, милого лукавства. Она - это чудесный секрет для Шурки, секрет, которого он вряд ли стоит.
О л ь г а (не сразу). Спасибо вам.
Г а л и н а. За что?
О л ь г а. Вы очень недобрая, вот за это спасибо.
Л а в р у х и н (выходит из дома, Галине). Ступай к Архипову, у него прежалостный вид: все по сторонам озирается, бедняга. Даже тетя Тася не может заменить ему тебя, Галина Сергеевна.

Галина, ничего не ответив Лаврухину, молча уходит в дом. Лаврухин внимательно смотрит ей вслед,
затем подходит к Ольге, кладет ей руку на плечо.

Ну, что молчишь, сестренка?
О л ь г а (обернулась к нему). Мишенька. (Обняла.) Мне надо уехать.

Пауза.

Л а в р у х и н. Ты хочешь оставить Шуру? (Помолчав.) Я понимаю, что тебя мучает, но ведь вы любите друг друга.
Т е т я Т а с я (выходит из дому). Хороши, нечего сказать. Ушли и оставили гостей в одиночестве. (Улыбнулась.) Впрочем, кажется, им есть о чем поговорить и без вас. (Идет на улицу.)
О л ь г а. Я должна уехать сегодня. Сейчас же.
Л а в р у х и н (не сразу). Куда ты решила ехать?
О л ь г а. Не знаю. В Нарьян-Мар. К Олегу. Не знаю.
Л а в р у х и н (помолчав). Ну что же.
О л ь г а. Я возьму только необходимое, остальное пришлешь потом.
Л а в р у х и н (тихо). Хорошо.
О л ь г а (дотрагиваясь до его руки). Из-за меня ты несчастлив теперь.
Л а в р у х и н. Ни в чем не обвиняй себя, слышишь? Все равно меня нельзя разлучить с тобой. Ты - это свет, который будет светить мне всю жизнь, до конца.
О л ь г а (очень тихо). Славный Мишка.
Л а в р у х и н (не сразу). Я вызову машину. (Уходит в дом.)
Т е т я Т а с я (идет с улицы и несет большой букет цветов). Ну-с, вот и цветы! Это Нине от студентов юридического института. Узнав, что Нина Петровна дома, будущие прокуроры передали цветы и обратились в бегство. (Уходит в дом.)

С улицы в сад входит Ведерников. Увидя его, Ольга хотела уйти, но у нее не хватает сил на это, и она негромко окликает его.

О л ь г а. Шура. (Ведерников подходит к ней.) Я знаю про маму.
В е д е р н и к о в. Только не говори, что я не виноват. Это неправда.
О л ь г а. Я понимаю, как тебе тяжело, но это не должно сломить тебя, слышишь? Возьмись за дело. Помни, тебе надо закончить работу над твоим препаратом.
В е д е р н и к о в. Миша сделал это.
О л ь г а. Михаил?
В е д е р н и к о в. Ему удалось. (Усмехнулся.) Я думал, видишь ли, что я единственный. Еще одна ошибка. Я сделал их много, Оленька. Больше, чем положено. Теперь у меня ни на одну нет прав.

Пауза.

О л ь г а. У тебя пуговица еле держится на шинели. (Обрывает пуговицу.) Вот, возьми, а то потеряешь.
В е д е р н и к о в. Спасибо тебе. За все. (Целует ей руку.)
О л ь г а. И тебе тоже. (Гладит его волосы.)
В е д е р н и к о в. Больше тебе не будет за меня совестно. Никогда.
О л ь г а (тихонько). Тогда мне, пожалуй, можно уйти?
В е д е р н и к о в. Ступай. Конечно.

Ольга медленно уходит в дом. На улице, за углом, духовой оркестр грянул марш. На шоссе
от Белорусского вокзала идут войска. На крыльце появляется Лаврухин.

В е д е р н и к о в. Михей. Мишка! (Протягивает ему руки, и тогда Лаврухин сбегает с крыльца и обнимает Ведерникова. Несколько мгновений они стоят обнявшись.) Прости меня. Я не сумел быть хорошим другом. Только обещал и ничего не исполнил. Не оставляй меня одного. Я постараюсь быть необходимым. Как когда-то. Ты веришь?
Л а в р у х и н (берет его за руку). Да.

Слышен шум подъехавшей машины.

В е д е р н и к о в. Это за Ольгой?
Л а в р у х и н. Хочешь, я скажу ей, и она останется.
В е д е р н и к о в. Нет.
Л а в р у х и н. Я скоро вернусь, расскажу все, чем я жил эти годы, а ты расскажешь про свое, и мы на чем-нибудь поладим. Верно?
В е д е р н и к о в. Возвращайся. Я буду тебя ждать.

Лаврухин быстро уходит в дом. С улицы доносятся голоса. В калитку входит Люся;
недоумевая, она смотрит вокруг и наконец замечает Ведерникова.

Л ю с я. Шуренька, вот ты где. А я думала, не случилось ли чего. А ты что тут стоишь, как солдатик?
В е д е р н и к о в. Стою вот.
Л ю с я. А кто же там уезжает?
В е д е р н и к о в. Ольга.
Л ю с я. Куда?
В е д е р н и к о в. Не знаю.
Л ю с я. Надолго?
В е д е р н и к о в. Очень. Навсегда.
Л ю с я. А ты?
В е д е р н и к о в. А я тут.
Л ю с я (догадалась). Шуренька (точно протестуя), Шура!

Гудок автомобиля. Ведерников делает чуть заметное движение. Слышен шум отъехавшего автомобиля.
Потом возникает тишина. Очень громко поют птицы.

В е д е р н и к о в. Нет, не сейчас, но, может быть, когда-нибудь ты простишь меня, Люся. (Медленно опускается на скамейку.)

Люся печально смотрит на него, она понимает, как ему сейчас тяжело. Но ведь она женщина, и в эту минуту все-таки
очень счастлива, хоть и пытается скрыть это. А потом она вдруг разом догадывается, что это не надо скрывать вовсе.

Л ю с я. А я сейчас Шурочку в детский сад отводила. Знаешь, как у них там весело удивительно. Она все-таки у нас страшная чудачка, эта Александра Александровна. Я ей говорю: «Слушай ты, Шура Ведерникова, тебе на будущий год в школу идти, а ты такая разява. Куда это годится? Ты в первую очередь должна к самостоятельности приучаться, я ведь за тебя уроки делать не стану, у меня у самой скоро уроков будет, дай господи!» А она говорит: «Можешь не беспокоиться, мне соседская Наташа помогать обещалась. Вот как мы начнем втроем уроки готовить, папа даже из квартиры убежит! «Ну что, скажет, девочки, вы мне не даете отдохнуть? Я с работы уставший пришел, а вы так громко учите уроки, что я ухожу в кино, до свиданья!»

Ведерников не слышит ее слов.

З а н а в е с.